ЧТО СЛУЧИЛОСЬ К ЮГУ ОТ РЫНКА В ПЯТОМ ВЕКЕ ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Лецзы

Янчжу

Чжуанцзы

... и вот, наступает царство слова, выводящего человека из будничного прозябания в душевную тревогу.

           В.М.Алексеев.

Сердце – будто бьющий струями источник, мысль – будто смерч.

                Чжуанцзы.

В этой книге три главных героя. Ян Чжу, китайский Диоген, учился у самого Лаоцзы. Лецзы, ученик учеников Лаоцзы, среди которых Страж Границы, коему мы обязаны существованием письменного текста «Даодэдзин», прозывался «Защита Разбойников». Вряд ли китайские разбойники нуждались в защите; учитель, видимо, принял это звание из соображений парадоксально-полемическнх, готовый доказать любому благополучному ханже, что тот сам опаснее разбойника. Последний по времени, но не по значению – великий Чжуанцзы, который во сне бабочкой порхал.

Конфуций, излюбленный противник каждого уважающего себя даоса, с начала и до конца не покидает страниц книги, встречаясь на них с такими личностями и существами, как Старый Шан с Чаши-горы, Медвежий Кормилец, Юный Дракон, Некий Инь, Старший Ровный и Младший Равный, Полунощник и Зореван, Феникс и Кит, Владеющий Своими Чувствами из Южного Предместья, Высочайший и Ограждающий, Терзатель и Губитель, Ван Кляча, Учитель с Тутового Двора, Безумец Встречающий Колесницы... дровосек, плотник, рыбак, колесник, носильщики,стражники. цари, советники царей, рабы, разбойники, кони, обезьяны, цикады, черепахи – и с такими персонажами, что сразу и не скажешь – это историческое лицо или стихийное явление. Эта пестрая толпа спорит, декламирует стихи, поучает, рассказывает байки… да, так что же там случилось – к югу от рынка?

А случилось, что встретились два оборванных интеллигента и обсудили неотложный вопрос: Вселенная – она где.нибудь кончается или нет? Если кончается, то где? А за этим «где» – что? Если нигде, то как это - так-таки не кончается и не кончается? И один из этих безработных грамотеев сказал: «Допустим, у Вселенной есть край. Можешь себе представить, что за краем? Не можешь? А бескрайность – можешь?» В таком виде этот вопрос существует до сих пор. Мы не можем с уверенностью утверждать, что век был именно пятый. Но кое-что мы о нем все-таки знаем. Он был из тех, что очень интересны для историков и печальны для современников. «Период борющихся царств» – название говорит за себя. До постройки Великой Китайской стены оставалась пара сотен лет. Шансы погибнуть на войне, умереть от голода, подвергнуться жестокой казни были равно велики для бедных и богатых, знатных и незаметных, образованных и неученых.

Находились же чудаки, что философствовали – взахлеб! Забывая о сне и еде! Кто во что горазд. Философские школы росли и множились. Принадлежность к определенному учению подтверждалась образом жизни. Взгляды обсуждались не в неспешной литературной полемике, а в темпераментном уличном споре, когда предпочтительней не изложить по пунктам свою систему, а срезать оппонента метким ответом или позабавить любопытных слушателей уместным анекдотом, А слушатели эти, праздные зеваки и базарные бездельники, все сплошь древние китайцы, любили рассказы о древности. О глубокой, седой, незапамятной древности. Очень они ее уважали. Уж тогда-то, лет за две тысячи до них, все было, как надо. (К слову сказать, многие мифы, многие исторические предания известны нам, в том числе и китайцам, из предлагаемой книги.)

Для учеников Лаоцзы, по словам великого китаиста В.М.Алексеева, «идеалом служит древность. Но в то время как для Конфуция это древность, о которой мы можем и должны узнать из дошедших до нас книг, для даосов – это древность анонимная, предшествовавшая человеческой истории. Путь к совершенству, Дао Конфуция – это конкретный путь изучения древних идеалов, ведущий к реальному, практически создаваемому совершенному человеку. У даосов совершенный человек - это нечто астральное, отвлеченное, чего никак нельзя достичь путем познания. Даосское Дао можно только постичь, как завещанное небом естественное начало. Человек должен подчинить свое естественное нутро нормам высшего благородства – говорит Конфуций. Отбрось эти нормы, они противоестественны и только мешают, – не соглашаются даосы».

Время (очень большое время) показало, что Конфуций в принципе не прав, а Лаоцзы – прав. Не в том суть, что конфуцианцы создали сверхбюрократию, бюрократию в квадрате. Даосы тоже потом работали алхимиками и бесогонами. Дело в принципе. Построить образцовое общество из идеально отесанных чурочек-людей оказалось невозможно. А достичь личного просветления – можно. Трудно, конечно. Так ведь никто и не говорил, что легко.

Учение Конфуция, не будучи верным, оказалось все-таки всесильным и господствовало в Китае около двух тысячелетий. Вечного процветания не обеспечило, но сумело воспитать какое-то число безупречных личностей, может быть, даже несколько десятков. А фантазеров-даосов вытеснило на обочину истории. Но... «даосское учение питало мысль вечным сомнением, сохраняло ее жизнь... Поэзия, превратив даосские изречения в художественные образы... жаждет слиться с природой в горделивом одиночестве. Книга притчей о Дао Чжуанцзы полна презрения к мишуре, клеймит земное ничтожество, а бедный Конфуций со своими злосчастными церемониями выведен на ее страницах, как кающийся в своем недомыслии рутинер и педант».

Получше Конфуция был у Чжуанцзы партнер по словесным схваткам, закадычный враг, софист Хойши, или Хойцзы (в нашем тексте – Благотворец), виртуозный спорщик, способный кому угодно заткнуть рот хлесткой фразой: «в яйце есть перья» (иначе откуда они у птицы), «что пес, что баран» (назвали люди, могли назвать и наоборот), «огонь не жжет» (едим же вареную пищу), «стрела в полете движется и не движется» (примерно как у Зенона), и таких высказываний у него было пять телег! Может, там и такое было: «в языке нет костей»? Вот где простор для интеллектуального фехтования! Вот кого заманчиво разбить его оружием на его же поле! Пусть ученики ревниво следят, кто раньше выдохнется. В изощренной забаве оттачиваются н проверяются инструменты познания: что надежно, что достоверно? Язык? Понятие? Логика? Имеет ли словесный образ реальности какое-то к ней отношение? Попутно подвергаются сомнению предание, авторитет, свидетельство собственных чувств. Уж если нельзя отделить сон от яви... Но если, вооружившись сомнением, соваться с ним везде и всюду, тоже в дураках останешься, как Бпаготворец в диалоге о рыбках. Вот Лаоцзы утверждал, что «знающие не говорят, говорящие не знают», но написал же трактат в пять тысяч слов. (см). А Чжуанцзы? Он и Конфуция сделал человечным. поведав о печали его, сомнениях и любви к истине. Он и Благотворца обессмертил, вздохнув у его могилы: не с кем мне больше спорить... Едкая насмешка над «мертвыми словами мертвых людей» теряется в потоке обширного текста, живого, как жизнь. «Язык Чжуанцы поразит кого угодно своей причудливой и совершенной изобразительностью. Его притчи – это завуалированной намек, поэтический образ, а не догматические поучения. Обаяние этой книги в Китае столь велико, что... она никогда не теряла своей власти над китайским умом и до сего времени сохраняет в сознании китайца всю свежесть и все очарование гениального произведения».

Это написал Алексеев в начале века, путешествуя в Китае. Вспомним еще раз, что этой книге – двадцать три столетия. Будем надеяться, что и за последнее столетие великий народ не смог забыть самого удивительного, самого непредсказуемого, самого артистичного и обаятельного из своих сыновей.

Н.Д.

И это дивное чтение доступно нам благодаря титаническому труду Любови Дмитриевны Позднеевой, труду неоцененному, почти забытому! Ее книга под многообещающим названием «Атеисты, материалисты и диалектики древнего Китая» вышла в 1967 году (не могла же она тогда назвать её «Пантеисты и торчки задвинутые», правда?). Нам ее, должно быть, подарил тот же Тёма – Артемий Михайлович Карапетянц. После неожиданного издания Лаоцзы с картинками мы стали примериваться к этой книге, которую давно любили и зачитывали друг другу вслух избранные места. Но все же для очередной шутки она была великовата. Помню, я сказала Тане, что если она захочет сделать еще серию графических коллажей, я посмотрю, получится ли сокращенный пересказ. Получилось вот что. А наши друзья Таня и Глеб издали книжку в издательстве Грант в 2000 году, маленькую такую, красивую…

7. Ян Чжу

8. О предвидении

ЧЖУАНЦЗЫ

1. Странствия в беспредельном

2. О равенстве вещей

3. Главное для долголетия

4. Среди людей

5. Знак полноты свойств

6. Главный учитель

7. Достойный быть предком и отцом

8. Перепонки между пальцами ног

9. У коня копыта

10. Взламывают сундуки

11. Предоставить самим себе

12. Небо и Земля

13. Дао природы

14. Вращается ли Небо?

15. Полные суровых дум

16. Исправляющие душу

17. С осенними разливами

18. Высшее счастье

19. Понимающий жизнь

20. Дерево на горе

21. Тянь Постоянный

22. Странствия на Севере

23. Гэнсан Чу

24. Сюй, отрицающий душу

25. Подражающий свету

26. Внешнее

27. Притчи

28. Передача Поднебесной

29. Разбойник Чжи

30. Отучил фехтовать

31. Рыболов

32. Ле Защита Разбойников

33. Как управлять Поднебесной

ЛЕ ЦЗЫ

1. ВЛАСТЬ ПРИРОДЫ

1

Учитель Ле по прозванию Защита Разбойников прожил в болотах княжества Чжоу, где, говорят, скрывались беглые, до сорока лет, в полной безвестности. Великие мира сего о нем не знали. Потом наступил страшный голод. Тогда, ничего не поделаешь, собрался идти в Вэй, в семью жены. Ученик спросил:

– Не преподаст ли Преждерожденный чего-нибудь на память? Из того, что слышал Преждерожденный от Учителя Лесного с Чаши-горы?

– Какие бы речи Старого Шана тебе поведать? Вот как-то Учитель говорил Темноглазому:

«Есть рожденное, есть нерожденное, есть изменчивое, есть неизменное. Нерожденное может породить рожденное, неизменное может изменить изменчивое. Рожденное не может не родиться, изменчивое не может не меняться. Потому вечны рождения, вечны перемены, вечны Инь и Ян, вечны времена года.

Нерожденное, неизменное одно свободно, бесконечно во времени, беспредельно в пространстве».

«Бесконечные превращения пустоты -
Глубинная основа всего.
Глубинная основа – корень Неба и Земли.
Бытие длится бесконечно
Проявляет себя в неисчерпаемом многообразии»

Потому-то порождающий не рождается, изменяющий не изменяется. Творения сами рождаются, сами развиваются, сами оформляются, сами окрашиваются, сами учатся, сами усиливаются, сами истощаются, сами уничтожаются. Зачем искать того, кто порождает, развивает, оформляет, окрашивает, обучает, усиливает, истощает, уничтожает?

2

Ле Цзы говорил:

– Древле мудрецы считали Инь и Ян основой Вселенной. Откуда же взялась Вселенная, как оформленное вышло из бесформенного? Существует Перворазделение, когда еще ничего нет. Первоначало - начало вещества, Первообразование – начало формы, Первоприрода – начало свойств. Пока вещество, форма и свойства еще нераздельны – это Хаос, смешение. «Смотрю на него и не вижу, внимаю и не различаю, хватаю и не могу удержать».

Первонепостоянство развивается в единстве, единое становится семью, семь девятью, девять – предел развития, дальше опять одно. Чистое и легкое поднимается и образует Небо, мутное и тяжелое опускается и образует Землю. Земля и Небо встречаются и образуют человека. Что тут непонятного? Только изволь запомнить: Небо и Земля не всемогущи, мудрецы не всезнающи, тьма творений недостаточна. У неба есть изъяны, а мудрецы не постигают того, о чем молчит творение. А вот у Недеяния ни знаний, ни могущества. Но нет того, что бы оно не знало, нет того, что бы оно не могло.

3

Есть мельчайшие семена вроде икринок. Попадут в воду, образуют пленку. В прибрежном иле обретают кожу лягушки, раковину улитки. В холмах и горах становятся мхом. Мох разрастается на перегное, превращается в траву Воронья Нога. Корни Вороньей Ноги превращаются в червей и личинок, листья – в бабочек. Бабочки, изменяясь, превращаются в мелких гадов. Гады, рожденные на солончаках, меняются и превращаются в цюйдо. Цюйдо через тысячу дней – в птицу ганьюйгу; у птицы ганьюйгу особая слюна, она застывает в сыми, сыми превращается в илу, которое заводится в уксусе. К сожалению, многое в этой древней мудрости нам уже не понятно. Что такое, например, эти сыми, илу или вот хуанхуан, который получается из илу? Но доказано, что получается.

А от хуанхуан родится цзюю, тоже насекомое, от цзюю моужуй, от моужуй тыквенная вошь. Ладно, все это не очень интересно. А вот баранья печень превращается в дигао, кровь коня – в блуждающие огоньки, кровь человека тоже. Сокол становится ястребом, ястреб - кукушкой. Ласточка превращается в устрицу, крот - в перепела, старая овца – в обезьяну.

Животное Даньюань само себя оплодотворяет, от самого себя рождает. Водоплавающая птица родит от взгляда. Называется птица Рыболов. Гигантские черепахи – все самки; осы – все самцы. В стране Дум мужчины вожделеют, а женщины от этого зачинают. Царь Просо родился из следа огромного животного. Найденный на реке Инь родился в дупле шелковицы. Из теплой влаги родится папоротник, из вина сицзи. Растение янси срастается со старым бамбуком и порождает темную собаку, темная собака - барса, барс – лошадь, лошадь – человека. А человек когда-нибудь вновь рассыплется в мельчайшие семена.

4

Некто спросил Ле Цзы:

– Почему ты ценишь пустоту? ДАО?

– В пустоте нет ничего ценного, – ответил Ле Цзы,– но нет ничего дороже пустоты, нет ничего лучше покоя.

5

Конфуций странствовал по Великой Горе Тайшань. Там же бродил Юн Откровенный, одетый в оленью шкуру, подпоясанный веревкой. Играл на цине и пел. Конфуций спросил:

– Чему радуется Преждерожденный?

– Многому радуюсь. В мире тьма творений, самое ценное – человек. Вот, повезло, стал человеком - первая радость. Мужчины и женщины различны, мужчин уважают, женщин презирают. Повезло родиться мужчиной – вторая радость. Случается, новорожденный не проживет недели, месяца. А мне вот уже девяносто лет – третья радость. Быть бедным - достойно, умереть – естественно. Зачем же горевать?

– Прекрасно! – сказал Конфуций, – Славно вы себя утешили!

6

Цзыгун учился у Конфуция. Как-то устал и сказал:

– Хочу отдохнуть.

– В жизни нет места отдыху, – сказал Конфуций.

– Что же, мне и прилечь негде?

– Отчего же? Посмотри: вот где ты приляжешь. Простор, высота! И могильный курган, и жертвенный скот, и треножник!

– Смерть величественна! – воскликнул Цзыгун.– Благородному – отдых, недостойному – наказание.

– Ты понял? Все видят радости жизни, но не все - горесть. Все видят слабость старости, но не все - отдых. Все понимают страх смерти, но не все – покой смерти.

7

Один житель Ци не мог ни спать, ни есть: боялся, что небо упадет и земля лопнет. Друг пожалел его, пришел и стал толковать:

– Как это небо упадет? Небо – скопление паров. Нет места, где нет воздуха. Ты сам в этом небе зеваешь, и дышишь, и говоришь.

– Раз небо – воздух, разве солнце, луна, планеты и звезды не упадут?

– Солнце, луна, планеты и звезды – тоже воздух, только блестящий. Упадут, так ничего не случится.

– А вдруг земля лопнет?

– Как это лопнет? Земля – твердое вещество, которое все заполняет. Здесь, под небом, нет места без земли. Ты-то и стоишь, и ходишь, и лежишь – все на земле.

Боязливый успокоился. Красноречивый за него порадовался. Учитель Высокий Тростник, узнав про это, засмеялся и сказал:

– Радуга простая и двойная, облака и туман, ветер и дождь – конечно, скопление воздуха, небо. Горы и холмы, реки и моря, металлы и камни, огонь и дерево – конечно, скопление форм, земля. Познать это – разве доказать, что небо и земля никогда не разрушатся? В бесконечном пространстве небо и земля не больно-то велики. Может, прямо завтра не развалятся, но сказать, что не развалятся никогда - разве можно? А когда станут разрушаться, разве не страшно будет?

Ле Цзы, узнав про это, засмеялся и сказал:

– Кто скажет, что небо и земля разрушатся - ошибется; кто скажет: не разрушатся – ошибется

тоже. Откуда нам знать, разрушатся – не разрушатся? Живые не знают о мертвых, мертвые не знают о живых, приходящие не знают ушедших, ушедшие не знают приходящих. Что нам тревожиться, разрушатся или нет?

2. ЖЕЛТЫЙ ПРЕДОК

1

Десять и пять лет Желтый Предок царил на радость Поднебесной и сам наслаждался всем, что радует слух, обоняние, зрение и вкус.

Еще десять и пять лет прошло. Стал он печалиться, что мало в Поднебесной порядка. Напрягая слух, истощая зрение, прилагая всю силу ума, распоряжался людьми, от беспокойства иссох и потемнел, чувства притупились. Тяжко вздыхал:

- Как погряз в пороке! Наслаждался – беда одолела царство, стал управлять – самого беда одолела!

Забросил дела, разогнал свиту, уменьшил кухню, праздно поселился в покоях для приезжих. Прошло три луны. Как-то заснул днем и увидел себя в Стране Благоденствия на Запад от Янчжоу, на Север от Тайчжоу, а в скольких миллионах ли от Срединных Царств – неведомо.

У них там нет ни старшин, ни начальников, каждый сам по себе. Народ не знает ни алчности, ни страха. Родится кто – не радуются, умрет – не горюют. Юные там не гибнут преждевременно. Не знают ни себялюбия, ни отчуждения, ни любви, ни ненависти, ни измены, ни унижения, ни обид, ни выгод.

Никто ничего не боится: войдут в реку – не тонут, войдут в огонь – не обжигаются. Ран и ударов не чувствуют. Ступают по воздуху, словно по земле, спят в пустоте, словно на ложе. Видят сквозь облако, слышат сквозь грохот грома. Красоты и безобразия не различают. Странствуют лишь мысленно.

Желтый Предок проснулся и понял, что прозрел. Призвал Небесного Старца, Могучего Пастыря, Мыслителя с горы Великой, поведал свой сон и сказал:

– Ныне постиг, что настоящее учение невыразимо. Обрел, познал, но поведать не могу.

Правил еще двадцать и восемь лет. Поднебесная полнилась благом, почти как Всеобщее Процветание. Потом Желтый Предок преставился, и народ плакал, не переставая, более двухсот лет.

2

А еще, говорят, на острове, на Океанской реке есть гора Звероловиц. Люди там живут чудесно. Вдыхают ветер, пьют росу. Кашу не едят. Сердцем – словно чистый родник, телом – словно девушки. Не за ласку, не за любовь служат им мудрые старцы. Без гнева и страха служат искренно и верно. Без раздач и пожалований всего в изобилии; не собирают, не копят, а нужды не знают. Холод и жара (Инь и Ян) сменяются, четыре времени года чередуются, солнце и луна светят, ветер дует, дождь идет, урожай растет, а почва не истощается. Рожают и вскармливают во благовремении. Люди не знают зла, звери не знают свирепости. Души предков не творят чудес.

3

Учителем Ле Цзы был Старый Шан с Чаши-горы, старшим другом – Высокий.

Как-то Ле Цзы спросили, долго ли он учился.

Ле Цзы рассказал:

– Три года я служил Учителю и другу. Изгнал из сердца думы об истинном и ложном, устам запретил говорить о полезном и вредном. Учитель удостоил взгляда. Прошло пять лет, в сердце родились новые думы об истинном и ложном, на устах иные слова о полезном и вредном. Учитель удостоил улыбки. Прошло семь лет. Об истинном и ложном, полезном и вредном говорить и думать забыл.

Тогда учитель подозвал к себе, усадил на циновку. Прошло девять лет. Даже вопрошая сердце, даже принуждая уста, знать на знал, ведать не ведал, что для меня истинно, что ложно; что мне полезно, что вредно; что для других истинно, что ложно; что полезно, что вредно. Не ведал, что старый человек мой наставник, высокий – друг. Внешнее от внутреннего перестал отличать. Чувства слились воедино. Перестал замечать, на чем сижу, на чем стою, на что опираюсь. Уподобился сухому листу и чешуйке, не знал, меня ли ветер несет, я ли ветер? Те же, кто, поселившись у ворот Учителя, через полгода уже ропщут и обижаются, смогут ли ступать по воздуху, носиться с ветром?

4

Ле Защита Разбойников стрелял из лука: поставил на предплечье чашу с водой, натянул тетиву до отказа, прицелился, пустил стрелу, за ней вторую и третью - первая еще летела. Стоял непоколебимо, как статуя. Темноглазый сказал.

– Это совершенство в стрельбе, а не само совершенство. Смог бы ты стрелять, стоя над пропастью в сотню жэней?

Темноглазый взошел на высокую гору, встал на камень, висящий над пропастью в сотню жэней. Отступил назад, пока ступни до половины оказались в воздухе. Натянул тетиву и позвал к себе Ле. Тот, обливаясь потом, пал на землю, спрятал лицо.

– Настоящий человек, – сказал Темноглазый,– глядит бесстрастно в бездонную бездну, в небесную синеву. Что закрываешь глаза от страха? Страх – в тебе самом.

5

Некий Везучий создал себе славу, вошел в милость у цзиньского князя, стяжал огромное богатство, присвоил власть и предался бесчинствам. Его удальцы то и дело завязывали драки, обижали слабых. Он не беспокоился, даже если кто погибал. Такие забавы повсеместно вошли е обычай.

Вот как-то два первых удальца – Хэшен и Цзыбо - по пути заночевали у старого землепашца по имени Кай. Не спалось. Стали хвастаться своим господином: он-де властен живого погубить, мертвого оживить, бедного обогатить, А старик все слышал. На рассвете тоже потащился а город. У ворот Процветающего разъезжали колесницы, знатные в белом шелке стояли рядами. Увидев мужика, старого, загорелого, в пеньковой куртке, стали его пинать, толкать и дразнить. Он не сердился, им надоело. Один придумал: позвал всех на высокую башню. Там говорит Каю:

– Кто не побоится прыгнуть вниз, получит сотню золотом.

Все закивали: да, да. Кай поспешил прыгнуть первым. Слетел, точно парящая птица, приземлился, даже пятки не ушиб.

Все подумали – случайность. Как-то на прогулке у водопада шутник опять говорит:

– Там, в пучине – драгоценная жемчужина. Кто посмеет нырнуть, тот ее добудет.

Не успели оглянуться, Кай уже нырнул и выныривает. В кулаке жемчужина. Все призадумались. Процветающий пожаловал Каю шелковый халат, велел кормить мясом. Случился пожар в сокровищнице. Процветающий говорит:

– Спасай шелк из огня! Что вынесешь – твое!

Кай и начал бегать туда-сюда. Огонь его не жжет, сажа не пристает.

Тогда все прихлебатели поклонились:

– Мы не ведали, что ты святой, чудодей. Мы тебя обманывали, дразнили, прости нас! Обзови дураками, слепыми и глухими, только открой секрет!

– Нет у меня секрета, – ответил Кай. – Недавно двое ваших у меня ночевали, восхваляли господина: может он и погубить, и оживить, и обогатить. Всем сердцем пожелал я служить такому господину, пришел сюда. Всему верил, ничего не боялся, лишь бы доказать свою преданность. Теперь вы говорите, что шутили, а меня в жар бросает: как это посчастливилось не утонуть, не разбиться, не сгореть. Больше ни на что подобное не отважусь и прошу покорно отпустить.

С тех пор удальцы княжества Цзинь не смели обижать нищих на дорогах. Повстречав нищего, сходили с колесницы и кланялись.

Если человек, поверив искренне в ложь, стал всемогущ, чего не совершит верящий в истину?

6

Игравший успешно на глиняные фишки растеряется, играя на серебряное украшение, а при игре на золото вовсе забудет свою ловкость. Правила, мастерство ведь все те же. Однако стоит поставить ценность, внимание переходит на внешнее. Главное забывается.

7

Один приморский житель любил чаек. Каждое утро, купаясь, далеко уплывал. Чайки слетались к нему сотнями. Как-то его отец попросил:

– Слышал, чайки тебя не боятся. Поймай мне парочку на забаву.

На другое утро любитель чаек снова отправился в море. Чайки кружились, но не спускались.

8

Ян Чжу встретил Лао Цзы, когда тот по пути на Запад проходил Цинь, и последовал за ним. Посреди дороги Лао Цзы возвел взор к небу и вздохнул:

– Думал, смогу научить тебя кой-чему. Ныне вижу – нет!

Ян Чжу смолчал. Остановились на ночь в харчевне. Ян Чжу, оставив обувь за дверью, на коленях подал Лао Цзы воду, полотенце и гребень. Спросил:

– На дороге Учитель произнес обидные слова. Хотелось спросить, в чем виноват, но не посмел, ибо Учитель шел без отдыха. Ныне, на досуге, дозвольте задать вопрос?

– Очень ты самодоволен, взгляд надменный,– ответил Лао Цзы. – С кем сумеешь ужиться? Не слыхал разве, что «чистейшая белизна кажется грязью, высшая праведность кажется пороком»?

– Почтительно слушаюсь! – сказал Ян Чжу.

Прежде Ян Чжу в харчевне приветствовали, хозяин нес циновку, хозяйка подавала гребень и полотенце, гости пропускали к огню; теперь с ним стали спорить за место.

9

Медвежий Кормилец говорил:

– Фуси, Податель Мяса, и его супруга Нюйва обладали змеиным телом и человеческими лицами. У Священного Земледельца была бычья голова, у Великих вождей тигриные морды. Но все они были великие мудрецы.

Ся Терзатель, Инь Губитель, Хуань из Лу и Му из Чу обликом были люди, сердцем – звери. Желтый Предок Хуан Ди, сражаясь с Предком Огня Янь Ди, повел в битву на поле Баньцюань медведей, волков и барсов, пантер и тигров, знаменосцами назначил орлов и фазанов, кречетов и коршунов. Музыкант Куй, ударяя в каменные пластины, увлек зверей в пляску; игрой на свирели привлек пару фениксов, и они исполнили ритуальный танец. Зверей и птиц привлекли музыкой. Чем же их сердца отличаются от человеческих? Кто обликом нам не подобен, того мы не понимаем, боимся. Мудрый понимает всех, никого не боится. Потому всех привлекает и направляет. Что у птиц, у зверей, что у человека – природные знания одни. Все стремятся сохранить жизнь, самец и самка спариваются, мать и детеныш ласкаются. Звери и птицы избегают открытой местности, ищут неприступной, уходят от холода, тянутся к теплу, собираются в стада и стаи, юные в середине, сильные по краям. Найдя воду, ведут к ней друг друга, найдя пищу, друг друга зовут. Древле они жили вместе с людьми, вместе скитались. Со времен царей и князей таятся, прячутся, бегут врассыпную. Говорят, на Востоке, в стране Посредников, люди понимают язык шести видов животных. Должно быть, научились случайно. Древле же священные мудрецы знали и понимали мириады живых созданий, созывали их и учили вместе с людьми.

Сначала встречались с душами предков, оборотнями горными и лесными, потом с народами восьми сторон света, потом собирали зверей и птиц, гадов и насекомых. Тогда говорили: «У кого есть кровь и сила жизни, не очень различны в мыслях и знаниях».

10

Обезьяний Царь кормил обезьян, Спрашивает:

– Хватит ли вам утром по три каштана, вечером по четыре?

Обезьяны в гневе повскакивали.

– А если утром по четыре, вечером по три, хватит?

И обезьяны, довольные, развалились на траве.

11

Цзи Син Цзы тренировал для князя бойцового петуха.

Князь через десять дней спрашивает:

– Готов ли к бою?

– Нет еще. Самонадеян, кичится зря.

Через десять дней спрашивает то же самое.

– Пока нет. На тень бросается, на звук откликается.

Еще десять дней прошло.

– Нет, не готов. Глядит свирепо, топорщится.

Еще через десять дней Цзи говорит:

– Можно. Не встревожится, услышав крик соперника. Глянь – словно вырезан из дерева. Все силы уравновешены. На его вызов ни один петух не посмеет откликнуться – сбежит без боя.

3. Му, князь чжоу

1

Му, князь Чжоу, залучил к себе необычайного человека: входил в огонь и воду, проходил сквозь металл и камень, горы переворачивал, реки поворачивал, укрепленные города сдвигал. Поднимался ввысь и не падал. Изменял форму вещей, мысли людей.

Князь его чтил, как предка, служил, как царю. Поселил во дворце, кормил мясом жертвенных быков, развлекал красавицами-певицами. Тот всем брезговал: и тесно, и невкусно, и безобразно, и воняет.

Воздвигли для него особую башню, опустошили сокровищницу. Назвали башню «Вздымающаяся к небу». Набрали красивейших дев из Чжэн и Вэй, мыли-мыли, умащали, белили, накрасили брови, убрали волосы шпильками и подвесками, усадили рядами. Красавицы чинно сыграли «Принимаем облака», «Шесть драгоценных нефритов», «Утреннюю росу» и девять тактов мелодии «Великое цветение». А тот как бы нехотя все принимал. Раз позвал князя погулять. Князь уцепился за его рукав, и они поднялись в самое Срединное Небо, в золотой дворец, украшенный жемчугом и нефритом. Облака проплывали под ним, и сам он издали казался пушистым облаком. Все здесь было совершенно, словно в обители предков – Чистейшей Столице Пурпурной Звезды.

Князю казалось, что он живет здесь годы. Как-то нагнулся, посмотрел: внизу его дворец – будто куча земли и соломы. Поскорей отвернулся. Как-то опять пошли на прогулку. Пришли куда-то – сверху ни солнца, ни луны, внизу ни рек, ни морей. Свет и тени слепят, ничего не видно; звуки, эхо оглушают, ничего не слышно. Князь забоялся, затрепетал, запросился домой. Его толкнули, он камнем полетел в пустоту. Видит: сидит, где сидел, те же люди прислуживают, вино и кушанья не остыли.

– Где я был? – спрашивает князь.

– Государь задумались, – ответили справа и слева.

Князь на три месяца впал в беспамятство. Потом призвал своего гостя. Тот сказал:

– А что такого? Странствовали мысленно. За один миг можно исчерпать в уме все возможные формы.

Князь на радостях все забросил: политику, наложниц. Только о странствиях и думал. Приказал запрячь восемь коней в две колесницы. В первую запрягли справа Каурого, слева – Зеленое Ухо, справа в пристяжке – Рыжего Бегуна, слева – Белого Чистого. Правил Папаша Цзао, помогал Тай Бин. Во второй упряжке были справа Огромный Буланый, слева Великолепный, пристяжные Бегун Вороной и Сын Гор. Ведущим был Ба Яо, колесничим Шэнь Ба, подручным Бэнь Жун. Долго странствовали, прибыли в страну Великанов-Охотников. Великаны поднесли путникам кровь белого лебедя для питья, для мытья ног - молоко коровье и кобылье. Напились, поехали дальше. Ночевали на склоне горы Союз Старших братьев, к югу от Красных Вод. Утром поднялись на гору. Любовались дворцом Желтого Предка. В память грядущим поколениям насыпали курган. Приехали навестить Матерь Западных Царей – Сиванму. Пировали над озером Белого Нефрита. Матерь Западных Царей пела, князь подпевал, но слова были печальны. Солнце, закончив дневной путь в десятки тысяч ли, закатилось.

Князь молвил, вздыхая:

– Увы! Потомки меня осудят. Внутреннего совершенства я ведь не достиг, но наслаждался много.

Да, князь Му сумел исчерпать все наслаждения. Прожил до ста лет. Ну и что?

2

Вот что сказал старому Чэн Цзы Преждерожденный Инь Вэнь:

– По пути на Запад Лао Цзы обернулся и сказал мне: «Обладающие душой и телом смертны. Возникающее от Инь и Ян зовется жизнью, зовется смертью. Сочетание малого числа форм во многих изменениях зовется превращением, зовется преходящим. Творение сокровенно, плоды его бесчисленны, неисчерпаемы, бесконечны. Хочешь изучать искусство превращений? Так познай, что изменения и превращения не отличаются от жизни и смерти. Мы с тобой те же превращения, что изучать-то?»

Старый Чэн Цзы вернулся домой и думал три луны. Потом, говорят, овладел искусством превращений: менял времена года. заставлял летающих бегать, бегающих – летать. Но никому своего искусства не открыл.

3

Ле Цзы сказал.

– Воспринятое душой – сон, воспринято телом - явь. О чем думаем днем, ночью видим во сне. Если душа сосредоточена, сны исчезают сами собой. Кто верит в явь, молчит; кто верит в сны, не понимает, что это просто приходят и уходят явления.

На самом юге крайнего Запада есть страна Дремучая. Инь и Ян там не взаимодействуют, холод от жары не отличается. Солнце и луна не светят, день от ночи не разнятся. Люди там не едят, не одеваются, все спят, просыпаются раз в пятьдесят дней. Действительностью считают сонные видения, явь – сном.

Ну, у нас-то в Срединном Царстве Инь и Ян сменяются, за холодом приходит жара, тьма и свет чередуются, день сменяет ночь, мириады тварей растут и размножаются. Люди бывают умные и глупые. Таланты и способности самые разнообразные. Есть правители и слуги, законы и обычаи. Что делают, что говорят – не перечислить, однако все то бодрствуют, то спят. Действительным считают то, что делают наяву, сном – сон.

А на самом севере крайнего Востока есть страна Горная. Там всегда жара, солнце и луна светят вместе, хорошее зерно не растет, люди едят плоды, корни и траву сырьем, уважают победителей, обижают слабых, справедливости не знают, ездят верхом без отдыха и никогда не спят.

4

У некоего Иня было огромное имение в княжестве Чжоу. Рабы трудились без отдыха от света до темна. Изможденного старого раба Инь заставлял работать без меры. Утром раб тащился в поле со стоном, ночью валился и засыпал. Каждую ночь видел сон: он – царь, повелевает народом, правит царством, пирует с наложницами, гуляет и наслаждается, радуясь несравненно. Утром проснется – снова раб.

Его жалели, он отвечал:

– Жизнь делится на день и ночь. Днем служу и горько страдаю, ночью царствую и радуюсь несравненно. Что роптать?

А сам хозяин Инь в заботах о наследственном имении не знал покоя. Вечером засыпал и каждый раз становился рабом. Вот тогда-то его били, ругали, погоняли, утруждали работой. Всю ночь он бредил и стонал. Как-то пожаловался другу. Друг сказал:

– Обладать всем, что пожелаешь, и во сне и наяву - это, знаете ли, слишком. У вас и так всего много, к чему стараться, наживать еще?

Инь сократил работы, дал рабам покой. Тут-то и сам отдохнул.

5

Один Дровосек из княжества Чжэн как-то собирал в лесу хворост. Выскочил на него олень. Он его ударил и убил. Спрятал поскорее во рву, прикрыл хворостом - вдруг увидит кто? На радостях прилег на солнышке, заснул, да и забыл, где спрятал. Вот и решил, что все приснилось. Пошел домой; по дороге сложил песню про свой сон. Один прохожий услышал, пошел и нашел оленя. Притащил домой. Говорит жене:

– Дровосек во сне добыл оленя, а где спрятал - не знал. А я вот нашел. Значит, у дровосека был вещий сон.

Жена говорит:

– Тебе, верно, приснилось, что дровосек добыл оленя? Что за дровосек такой? Ты оленя добыл, значит, вещий сон был у тебя.

Муж говорит:

– Что разбираться, кому что снилось? Олень-то у нас.

А Дровосек все мучился из-за оленя. И приснился ему вещий сон: место, где был спрятан олень; человек, что его нашел. Утром отыскал того человека, потащил в суд.

Судья Наставитель говорит:

- Если оленя добыл наяву, причем тут сон? Если оленя добыл во сне, зачем требуешь наяву? Если Прохожий наяву взял твоего оленя, вы, значит, судитесь из-за оленя. Если судитесь из-за сна, то оленя нет. Но олень – вот он. Разделить его пополам и доложить князю Чжэн.

Князь Чжен говорит:

– Что? Судья во сне разделил чужого оленя? Эй, советник!

Советник пришел и сказал:

– Ваш покорный слуга не может рассудить, чей это сон. Явь от сна отличали лишь Желтый Предок и Конфуций. Ныне желтого предка нет, а где Конфуций, неизвестно. Потому советую оставить в силе решение Наставителя.

Ребенка увезли из княжества Янь в княжество Чу. Он там вырос, состарился. Собрался наконец на родину.

Проходил по пути через Цзинь. Попутчик захотел подшутить. Видят стену. «Вот, говорит, стена Янь». Тот в лице изменился. Указывает на Алтарь Земли: «Видишь? Это жертвенник твоего селения». Старик завздыхал, застонал. «Вот жилище твоих предков». Слезы потекли ручьем. «А вот и могилы твоих предков». Янец разрыдался без удержу. Шутник захохотал:

– А ты и поверил? Это же все Цзинь!

Бедняга со стыда сгорел. Когда же пришел в Янь, увидел настоящие стены, хижины, могилы – не мог уже так растрогаться.

7

Хуа Цзы из Янли, что в Сун, в зрелые годы лишился памяти. Утром возьмет, вечером забудет; вечером отдаст, забудет к утру. На дороге забывает, что идет, дома забывает, что сидит. Сегодня не помнит вчерашнего, завтра забудет сегодняшнее. Семья печалилась.

Звали гадателя, шамана, врача, но все зря. Один конфуцианец взялся лечить. Раздел Хуа Цзы донага, тот стал искать одежду. Не дал есть, тот стал искать пищу. Запер в темноте, тот стал искать свет.

Конфуцианец обрадовался: «Болезнь поддается излечению!» Закрылся с больным на семь дней, Что уж он там делал, неизвестно. Но болезнь прошла.

Очнувшись, Хуа Цзы страшно разгневался. Выгнал жену, побил сыновей, схватил копье и погнался за конфуцианцем. Соседи схватили его, спросили, в чем дело?

– Прежде, беспамятный, я был свободен безгранично, не ощущал даже Неба и Земли. Ныне все осознал, очнулся, словно в паутине: жизни и смерти, обретения и утраты, радости и печали прошедших десятков лет. А в грядущем снова жизни и смерти, обретения и утраты, радости и печали. Смогу ли снова хоть на миг забыться!

8

У одного жителя Цинь был умный сынок. Подрос и вдруг потерял рассудок. Пение принимал за плач, белое за черное, душистое за вонючее, сладкое за горькое, злое за доброе. Все понимал наоборот: Небо и Землю, холод и жару, воду и огонь. Отец безумного пошел искать врача-конфуцианца. Проходя через Чэнь, встретил Лао Цзы и рассказал про сына.

– Чем же он болен? – спросил Лао Цзы. – Ныне вся Поднебесная спорит, что истинно, что ложно, что выгодно, что убыточно. Все больны одной болезнью, никто ее не замечает. Безумный человек не сведет с ума семью, безумная семья не сведет с ума деревню, безумная деревня не сведет с ума княжество, безумное княжество не сведет с ума Поднебесную. А вдруг весь мир безумен? Кто его вразумит? Если бы все в Поднебесной думали, как твой сын, безумным был бы ты. Может, и мои слова безумны, а уж речи благородных мужей из Лу – само безумие. Шел бы ты домой, не тратился на еду в дороге!

4. КОНФУЦИЙ

1

Янь Юань пел, подыгрывая на цине.

Конфуций спросил

– Чему радуешься в одиночестве?

– Чему учитель печалится в одиночестве?

– Я первый спросил.

– Учитель говорил: «Радуясь Небу, познавая веления Неба, забудешь печаль». Потому ничтожный Хой радуется.

– Что? Так и сказал? Забудь об этом. Ныне слушай, сколь велика печаль того, кто радуется велениям Неба. Совершенствовать себя, не думая о славе и богатстве; сознавать, что прошедшее и будущее от тебя не зависят, но мысль твоя не зависит от прошедшего и будущего – вот что значит «забыть печаль и радоваться, постигая веления Неба».

Ах, я улучшал песни и предания, исправлял обряды и музыку. Думал, наведу порядок в Поднебесной, оставлю будущим поколениям. Не только себя хотел улучшить, не только Лу хотел обустроить. Но даже в Лу князь и слуги все больше безобразничали, милость и справедливость иссякли, народ ожесточился. Учение, непригодное для своего времени, для одного княжества, пригодится ли для всех времен, для всей Поднебесной? Если песни, предания, обряды и музыка не спасают от смуты, то что спасет? Вот печаль того, кто радуется велениям Неба. Верно, древние говорили об иной радости, ином знании! Не знать и не радоваться - вот истинное знание, истинная радость! Почему бы не радоваться всему, все познав? Почему бы, все свершая, не печалиться обо всем?

Янь Юань поклонился:

– Хой все постиг.

Пошел и все рассказал Цзыгуну. Цзыгун растерялся. Семь дней размышлял, не спал, не ел, исхудал до костей. Наконец вернулся к воротам учителя. До конца дней пел песни, подыгрывая на струнах, и рассказывал предания.

2

Жрец из Шан, ведающий закланием жертвенного скота, сказал Конфуцию:

– Цю – истинный мудрец!

– Посмею ли? – сказал Конфуций. – Так, узнал кое-что.

Жрец из Шан воскликнул:

– Три царя – вот мудрецы!

– Три царя умели доверять знающим и отважным. Что тут такого мудрого?

– Пять предков – вот мудрецы!

– Пять предков умели доверять милостивым и справедливым Что тут такого мудрого?

– Трое владык – вот мудрецы!

– Трое владык умели доверять духу времени. Что тут такого мудрого?

– Кто же тогда мудрец?

Конфуций в лице изменился, помолчал. Наконец ответил:

– Есть один. Живет на Западе. Не повелевает, а смуты нет. Не говорит, а все верят. Все знает, а народ не помнит его имени. Все происходит само собой. Мудрец? Не ведаю.Не мудрец? Не знаю.

Жрец из Шан помолчал. Думал, думал.

– Нет, обманул меня Конфуций!

3

Конфуция спросили:

– В чем уступает тебе Янь Юань?

– Хой превосходит Цю милостью.

– В чем уступает тебе Цзыгун?

– Сы превосходит Цю красноречием.

– В чем уступает тебе Цзылу?.

– Ю превосходит Цю мужеством.

– В чем уступает тебе Цзычжан?

– Ши превосходит Цю непреклонностью.

– Почему эти четверо служат учителю, а не наоборот?

– Хой может быть милостив, но не упрям; Сы может быть красноречив, но не косноязычен; Ю может быть мужествен, но не робок; Ши может быть непреклонен, но не уступчив. За все их совместные достоинства не отдал бы я своих недостатков. Потому-то они мне служат неизменно.

4

Драконий Дядя сказал Вэнь Чжи:

– Знаешь, я болен. Ты искусный целитель. Может, вылечишь?

– Повинуюсь приказу. В чем болезнь?

– Хвалу в своей деревне не считаю славой, хулу в княжестве не считаю позором. Найду – не радуюсь, потеряю – не печалюсь. Мне что жизнь, что смерть; что богатство, что бедность; что человек, что свинья; что я сам, что другой. Дома живу, как на постоялом дворе, деревней управляю, как царством. Чины и награды мне не нужны, наказания не страшны. Процветание и упадок, выгода и убыток, печаль и радость – все равно. Как мне, такому, служить государю, дружить с родными, наставлять жену и сынов, повелевать слугами и рабами? Чем я болен? Исцели, сделай милость!

Вэнь Чжи поставил больного спиной к свету и стал изучать.

– Ах! – воскликнул он. – Вижу твое сердце! Пустое, просвечивает насквозь, почти как у мудреца. Но не совсем, Может, потому считаешь мудрость болезнью?

5

Несотворенное, но постоянно творящее – ДАО.

Рожденный неизменно умирает – это закон ДАО.

Когда смертный по своей вине умирает до срока – это несчастье. Когда смертный живет – это счастье.

У жизни нет причины, она – путь, и конец пути неизбежен. У смерти есть причина, и она – путь, и путь смерти неизбежен.

Когда умер старый Цзи Лян, Ян Чжу пел, глядя на ворота его дома. Когда умер юный Суй У, Ян Чжу рыдал, глядя на его тело.

Когда родится раб, толпа поет.

Когда умирает раб, толпа плачет.

6

Прежде чем ослепнуть, глаз разглядит кончик волоса.

Прежде чем оглохнуть, ухо расслышит полет комара.

Прежде чем утратить вкус, язык различит воду из двух рек.

Прежде чем утратить чутье, нос отличит свежую древесину от старой.

Прежде чем захромать, ноги догонят зайца.

Прежде чем выжить из ума, человек легко отличит правду от лжи.

Не дойдя до края, не перейдешь на другую сторону.

Гуньи Бо прославился силой. Однако по его немощной фигуре никто бы об этом не догадался. Сам же он говорил, что сил его хватит сломать ногу весенней саранче, перебить крыло осенней цикаде. Князь Сюаньван спрашивал его, где он учился.

– Учил вашего слугу Наставник с горы Шан. Равного ему по силе нет в Поднебесной. Но этого не знают даже ближайшие родичи. Никогда к силе не прибегал. Вашему слуге повезло услужить ему, рискуя жизнью.

Тогда он поведал:

Всем бы посмотреть невиданное -
Смотри на то, что примелькалось.
Всем бы свершить небывалое –
Займись тем, что всем надоело.

Ныне слава вашего слуги дошла до правителей. Когда же недостойный нарушил завет Учителя, проявил способности? Лучшее применение силы – это, конечно, совсем ее не применять.

8

Высочайший правил Поднебесной пятьдесят лет, а хорошо ли, плохо – не знал. Верит ему народ, не верит? Спросил приближенных – не знают. Спросил стражу за воротами – не знают. Спросил работников в поле – не знают. Переоделся и пошел бродить по дорогам. Раз услышал, мальчики поют:

Наплодили нас, кучу народа,
Каждый должен свою познать, исчерпать природу,
Ничего не знаем, не ведаем,
Обычаям предков следуем.

Высочайший возрадовался,

– Кто вас такой песне научил?

– От старичка одного слышали.

Высочайший нашел старичка, спросил. Тот сказал: «Песня древняя».

Высочайший вернулся во дворец, призвал Ограждающего, уступил ему Поднебесную. Ограждающий не отказался.

5. ВОПРОСЫ ЛЮБОПЫТНОГО

1

Инь Любопытный спрашивал своего наставника по имени Кожаный Щит из рода Великих:

– Было ли что в самом начале древности? Предметы, явления?

– Не было бы в самом начале, откуда бы теперь взялось? Этак наши потомки скажут, что при нас ничего не было.

–.Значит, вещественный мир не имеет прошлого и будущего?

– Конец и начало не разграничены. Начало чем-то кончается, конец что-то начинает. Кто остановит круговорот? Но до начала круговорота было ли что - не знаю.

– За восемью сторонами света, зенитом и надиром есть какой-то конец?

– Не ведаю.

– Ну а все-таки?

– Нет конца – значит, мир бесконечен. Есть конец – конечен. Как мы узнаем? Бесконечное состоит из многих конечных; неограниченное разграничено на ограниченные. Так еще можно что-то представить. Но конец бесконечного? Край безграничного?

– За пределами четырех морей – что?

– То же, что и здесь. Я ходил на Восток до Ина - все то же. Порасспрашивал – говорят, восточнее так же живут. На Западе доходил до Бинь, народ такой же. И западнее, говорят, все как в самом Бинь. Что еще ходить? Малое – часть чего-то большого. Большое делится на малые части. Небо и Земля включают весь наш мир, но, может, они еще во что-то включаются? Нет ли за пределами Неба и Земли других небес и земель? Как мне знать? Небо и Земля тоже не без изъяна. Древле праматерь Нюйва собирала камни пяти цветов, чинила трещину в Небе, лапами гигантской черепахи подпирала четыре полюса. А потом один из Ведающих Разливами дрался с Вечно Недовольным, ударился о гору Щербатую и сломал Небесный Столп. Небо покосилось на Северо-Запад, и с ним Солнце, Луна, звезды и планеты. Полярную Звезду видел? Ну вот. А на Юго-Востоке образовалась щель, туда стекает Океан.

– Расскажи о большом-большом и маленьком-маленьком.

– Ну вот там, куда реки текут, к востоку от Бохая, там пучина Бездонная. Там пять гор. Первая – Державная Колесница, вторая – Круглая Вершина, третья – Квадратная Чаша, четвертая – Обитель Красавиц, пятая – Приют Блаженных, Пенлай.

Окружность каждой – тридцать тысяч ли, вершины плоские, на вершинах башни и террасы из золота и нефрита, птицы и звери из шелка, рощи из белого коралла, цветы и плоды чудесные: отведаешь - не состаришься, не умрешь. Живут там мудрые и бессмертные, стайками летают друг к другу в гости. А горы ничем не закреплены, так и качаются на волнах! У бессмертных голова закружилась.

Бог пожалел, велел Духу Северного Полюса, Обезьяне Могучей, послать пятнадцать гигантских черепах, чтобы держали горы в три смены, по шестьдесят тысяч лет. Горы встали непоколебимо.

Шел мимо великан из рода Драконовых Дядей, забросил крючок, поймал сразу шесть черепах, взвалил на спину и унес в свою страну. Там из них понаделали панцирей для гадания, а две горы – Державная Колесница и Круглая Вершина – уплыли на Северный Полюс и утопли. Куча мудрых и бессмертных остались без жилья. Бог разгневался, уменьшил царство Драконовых Дядей, самих тоже уменьшил, Раньше-то они были ростом в несколько десятков чжанов.

К востоку от Срединных царств есть Страна Пигмеев, ростом в один чи и пять цуней. На Северо-Восточном полюсе живут люди-Сутяги ростом в девять цуней. На севере Севера, где нет травы и деревьев, там пучина – Океан, Небесный Водоем, водится в нем рыба, имя ей – Кит... Ладно, про это я потом расскажу.

На речных берегах родятся мелкие насекомые, имя им – мошки. Гнездятся на ресницах комара, летают стаями. Видящий Паутину Издали смотрел-смотрел, глаза протирал, брови поднимал, но формы их не разглядел.

Наставник Куан, промыв уши, склонив голову, слушал всю ночь, но писка их не расслышал. Желтый Предок и Юн Чэн Цзы три луны постились, замедляя сердце, на горе Пещерной, тело иссушили - тогда восприняли их душой: огромные, подобно древним курганам, голос – грохот, подобный грому.

В пределах У и Чу растет огромное древо Помелон. Цветет зимой, само лазоревое, плоды красные, кислые на вкус, лечат от удушья. Посадили дерево в Цичжоу, к северу от реки Хуай, но оно выродилось в дикий мандарин. Черный дрозд через реку Цзи не перелетает, барсук, переплыв реку Вэнь, умирает. Воздух другой и почва другая? Существа ведь тоже все различны формой и сутью. У всех своя жизнь, своя судьба. Откуда мне знать, кто больше, кто меньше? Откуда мне знать, кто длиннее, кто короче? Где тождество, где различие? Откуда мне знать?

2

К югу от Цзичжоу, к северу от Хэяна возвышались две горы – Тайхан и Ваньу. Высотой обе в десять тысяч жэнь, в окружности до семисот ли. У подножия гор жил девяностолетний Простак. Соберется куда-нибудь, надо обходить гору, не ту, так другую. Домой возвращается – то же самое. Надоело. Собрал семью.

– Не поднатужиться ли нам, родимые, не снести ли преграду? Проложим-ка путь от юга Юйчжоу до южного берега Хань.

Все согласились. Жена усомнилась:

– Куда денешь столько земли и камней?

– Сбросим в залив Бохай, севернее мели.

Повел Простак сыновей и внуков. Трое несли коромысла. Дробили каменья, рыли землю, носили корзинами в Бохай.

Сын соседки, вдовы из Столичных, прибежал вприпрыжку на помощь. У самого только-только молочные зубки выпали.

Кончилась зима, лето настало, они только раз отнесли землю.

Умник с излучины реки потешался:

– Тебе-то, Старику-Простаку, бугорок не срыть. Как управишься с такой грудой камней?

Простак ответил, вздыхая:

– У тебя, твердолобого, ума меньше, чем у сынка вдовы. Ну, не справлюсь, и что? Умру, останутся сыновья, внуки, у внуков будут сыновья, у тех опять сыновья, опять внуки. А горы-то не растут!

Умнику и крыть нечем.

Услышал этот спор Повелитель Змей, испугался такого упорства, доложил Владыке. Владыка растрогался, приказал двум Большим Муравьям перенести горы на спине: одну – на восток от Шо, другую на юг от Юн. Так и не стало горных преград от Цзичжоу до южного берега Хань.

3

Папаша Цветущего захотел догнать солнце, только сил не рассчитал. Совсем было догнал на краю Угловой Долины, да захотел пить. Кинулся пить из Хуанхэ и Вэйхэ. Обе реки выпил, не хватило. Кинулся на север к Большим Болотам, не добежал, уронил посох, умер от жажды. Из его плоти вырастали деревья Дэнской рощи. Роща разрослась на тысячи ли.

4

Два мальчика поспорили. Конфуций проходил мимо и спросил, о чем спорят.

– Я говорю, что солнце ближе к людям на восходе, дальше в зените.

– А я считаю, что дальше, когда всходит, а в полдень ближе.

– На восходе солнце больше зонтика над колесницей, в зените меньше миски. Вдали все кажется меньше, вблизи больше.

– Когда солнце восходит – прохладно, в полдень жара нестерпимая. Печка вблизи жжет сильнее, разве нет?

Конфуций не разрешил спор. Мальчики засмеялись:

– Какой же ты тогда всезнайка?

5

Ху Ба играл на цине – птицы танцевали, рыбы прыгали. Вэнь из Чжэн услышал об этом, бросил семью и пошел странствовать с учителем Сяном. За три года не выучил ни одной песни.

– Возвращайся-ка домой, – сказал наставник Сян.

– Повремените чуть-чуть, – вздыхая, сказал Вэнь.– Я ведь думаю не о струнах, не звуками занят.

Он ушел, но вскоре вернулся.

– Ну и как твой цинь? – спросил наставник Сян.

– Прошу испытать.

Ударил по второй – «осенней» струне, вызвал полутон восьмой луны. Была весна, но повеяло прохладой, созрели плоды и злаки. Ударил по «весенней», третьей струне, вызвал полутон второй луны. Вернулся теплый ветер, зацвели деревья и травы. Наступило лето. Ударил по пятой, «зимней» струне, вызвал полутон одиннадцатой луны. Повалил снег, замерзли реки и пруды. Зима пришла. Ударил по четвертой, «летней» струне, вызвал полутон пятой луны. Запылали жаркие лучи, снег растаял. И вот он тронул первую струну вместе с четырьмя остальными. Поднялся счастливый ветер, поплыли радостные облака, выпала сладкая роса, забили ключи изобилия.

Наставник Сян, оглаживаясь и притоптывая, сказал:

– Сколь тонкая игра! Что тут добавят Наставник Куан своей чистой третьей струной, Цзоу Янь своей флейтой! Оба возьмут инструменты и последуют за тобой.

6

Се Тань учился петь у Цинь Цина. Вскоре объявил, что все знает, собрался домой. Цинь Цин не удерживал. Проводил за городские ворота, там устроил пир. Запел печально, отбивая такт. Затрепетали деревья, застыли плывущие облака. Се Тань зарыдал и остался на всю жизнь.

Как-то Цинь Цин рассказал:

– Древле Э из Хань шла на Восток. Еда у нее кончилась. Проходя через Врата Согласия, что в княжестве Ци, спела за угощение. Спела и ушла, а голос, не умолкая, кружился три дня в стропилах и балках.

Как-то ее обидели на постоялом дворе. Хань Э зарыдала протяжно и жалобно, на расстоянии ли стар и млад, встав рядами, загрустили и заплакали. Три дня не вкушали пищи. Возвращаясь, Э снова спела длинную песнь. Стар и млад, забыв о печали, принялись хлопать в ладоши, прыгать и танцевать. Потом проводили ее, одарили щедро. По сей день во Вратах Согласия дивно поют и плачут.

7

Учителя Папаши Цзао звали Великий Боб. Папаша Цзао учился у него править колесницей. Держался, как положено, скромно. Великий Боб ничего ему не объяснял три года, он только становился почтительней. Наконец Учитель заговорил:

– Знаешь старинную песню:

Сын отличного лучника,
Сперва поучись-ка корзинки плесть,
Сын отличного литейщика,
Сперва поучись-ка тулупы шить.

Ты сначала посмотри, как я бегаю! Станешь бегать, как я, сможешь взяться за шесть пар вожжей, править шестеркой.

6. СИЛА И СУДЬБА

1

– Что твои заслуги перед моими – хвастает Сила.

– Какие это такие твои заслуги? – спрашивает Судьба.

– От меня, от Силы, зависит долголетие или краткий век, успех или неудача, знатность или безвестность, богатство или бедность.

– Вот как? Пын Цзу прожил восемьсот лет, умом и силой, однако, никого не превосходил. Янь Юань блистал талантами, а умер в сорок восемь. Конфуций добродетелями превзошел древних, а терпел бедствия в Чэнь и Цай. Иньский царь Губитель (Инь Чжоу) отнюдь не славился милостью, а трон занимал; достойный Цзи Чжа, наоборот, лишился престола в У. Тянь Хэн захватил власть в Ци; Старший Бои Ровный и Младший Шуци Равный, которых все чтили, умерли от голода на горе Первого Солнца. Коварный Цзи Ши был богат, праведный Цзи под Ивой – беден. Если все зависит от силы ума и тела, что же у одних жизнь долгая, у других краткая? Верные страдают, мятежные процветают? Способные унижены, глупцы возвышены? Добрые беднеют, злые богатеют?

– Видно и правда нет у меня заслуг. Это все твое такое управление?

– Ну, кого я могу управить? Разве намеренно правых отвергаю, неправым помогаю? Само по себе одно долговечно, другое кратко; одному удача, другому беда; одни знатны сами по себе, другие сами по себе убоги. Одни сами по себе богаты, другие бедны сами по себе. Разве могу я это знать? Разве я это знаю?

2

Гуань Чжун и Баошу Я были друзьями и служили при дворе в Ци. У тамошнего князя было много жен и сыновей. Народ опасался смуты. Когда наследники сцепились из-за престола, Гуань Чжун и Шао Ху с княжичем Цзю бежали в Лу, а Баошу последовал за княжичем Сяобо. Княжичи воевали друг с другом.

В одной битве Гуань Чжун попал стрелой в застежку на поясе Сяобо. Вскоре Сяобо занял престол, стал угрожать Лу. Там испугались и казнили Цзю. Шао Ху покончил с собой.

Гуань Чжун оказался в тюрьме. Сяобо принял титул Хуаньгун. Как-то сказал Баошу Я: – Гуань Чжун мой враг. Потребую, чтобы его тоже казнили.

– Гуань Чжун способен управлять царством. Мудрые государи не помнят личной вражды. Кто победит себя, покорит всех. Хотите стать владыкой над князьями? Без Гуань Чжуна не обойтись.

Князь потребовал прислать Гуань Чжуна. Баошу Я встретил друга на границе, снял оковы. Хуаньгун принял его с великим почетом, поставил выше древних родов, пожаловал титул «Отец Чжун». Баошу стал его подчиненным.

Вскоре Хуаньгун возглавил союз князей. Как-то Гуань Чжун сказал, вздыхая:

– Смолоду мы с Баошу бедствовали вместе, вместе торговали. Я брал себе больше, но Баошу не корил меня жадностью: знал, что я беден. Раз я затеял выгодное дельце, но не преуспел. Баошу не счел меня глупцом: знал, что времена бывают хорошие и плохие.

Трижды я служил и трижды был изгнан, но Баошу во мне не разуверился: знал, что удача еще не пришла. Трижды я сражался и трижды бежал, но Баошу не назвал меня трусом: знал, что у меня старуха-мать. Когда княжич Цзю погиб и Шао Ху мужественно последовал за ним, а я отсиделся в тюрьме, Баошу не счел меня бесстыдным: знал, что я стыжусь одного – не прославить свое имя. Родили меня отец и мать, но знает один Баошу!

Вот каковы Гуань и Бао, прославленные дружбой!

Вот каков Сяобо, прославленный умением привлекать способных!

Когда Гуань Чжун заболел, Сяобо, ныне Хуаньгун, задал ему вопрос:

– Можно говорить прямо? Болезнь у вас, Отец Чжун, серьезная, годы немалые. Кому, если что случится, доверить власть?

– Кому бы хотел государь?

– Конечно, Баошу.

– Нельзя! Он – муж прекрасный, чистый и честный. Но всех меряет по себе. Узнает о чужом проступке – век не забудет. Доверить ему власть, он станет перечить государю, а народ запугает и стеснит. Не успеешь оглянуться, совершит измену.

– Так кому же?

– Можно Си Пэну. Сам он жалеет, что не похож на Желтого Предка, но еще больше жалеет тех, кто хуже его. Такого человека высшие забудут, низшие на него не обидятся. В княжестве он не все услышит, у себя в семье не все увидит. Не станет меня, так можно Си Пэну.

Ну что? Похоже ли, что Гуань Чжун унизил Баошу Я?

3

Цзи Лян, друг Ян Чжу, заболел. Болезнь усиливалась.

Сыны, плача, послали за лекарем.

– Глупые у меня сыны, – сказал Цзи Лян. – Спой им в поученье вместо меня.

Ян Чжу запел:

Природа и та не знает,
Что может знать человек?
Небо и то не поможет,
Поможет ли человек?
Если мы с тобою
Почти ничего не знаем,
Что может знать лекарь?
Что может знать шаман?

А болезнь Цзи Ляна как-то вдруг прошла сама.

4

Медвежий Кормилец сказал Князю Прекрасному:

– Вот высокий человек – разве ему кто добавил росту? Вот маленький – разве у него что отняли?

5

Лао Цзы сказал Стражу Границы:

– В ненависти Природы кто найдет причину?

Страж Границы понял: бесполезно подлаживаться под волю Неба.

6

Почти успех – вроде и успех, на самом деле – и не начало успеха.

Почти неудача – вроде и неудача, на самом деле – и не начало неудачи.

7

Лянгун, князь Ци, прогуливался на горе Быка. Взглянув на столицу издали, вздохнул и пролил слезу:

– Что за дивное место! Какие рощи, сады! Как сверкает роса! И это все когда-нибудь покинуть, умереть? О древние владыки! Если бы вы не умирали, и мне не пришлось бы!

Приближенные зарыдали в голос:

– Милостью государя ничтожные слуги едят досыта необрушенное просо и жесткое мясо, ездят в плетеных повозках. И все же умирать никому не хочется. Что же сказать о государе?

Ян Чжу, стоя в стороне, хохотал. Государь отер слезы и сказал с упреком:

– Ныне на прогулке Единственный изволил опечалиться. Вторя ему, заплакали верные слуги. Над чем же ты смеешься?

– Над ними, над верными слугами. Если бы не умирали даже одни добродетельные, трон Ци занимал бы доныне один из предков государя: Тайгун или Хуаньгун, Достойнейший или Чудотворный, а государь в плаще и шляпе из соломы, пригнувшись к земле, печалился бы только об урожае. Где бы взял время думать о смерти?

7. ЯН ЧЖУ

1

Ян Чжу, странствуя в Лу, остановился у Мэнсунь Яна. Тот Задал вопрос:

– Вот я родился человеком; что же еще? Слава зачем?

– Слава ради богатства.

– Разбогател; что же еще? Что нужно?

– Знатность.

– Удостоился чести; что же еще? Что потом?

– Смерть.

– Ну, умер; что осталось?

– Сыны, внуки.

– Что им-то моя слава?.

– Слава возвышает весь род, богатство обогащает всю общину. Ради этого изнуряют тело, иссушают душу.

– Уважают и прославляют бескорыстных и щедрых. Щедрые.разве не бедны? Бескорыстные разве знатны?

– Некогда Гуань Чжун служил князю Ци. Князь распутничал, и Гуань Чжун распутничал; князь расточал, и Гуань Чжун расточал. В делах и речах был заодно с князем. Гуань Чжун преуспел в политике, его князь возвысился над другими. Что же осталось? Только имя Гуань. Когда же в Ци помогал править Тянь, князь был надменен, Тянь скромен, князь

обирал, Тянь раздавал. Народ обратился к Тяню и возвел его на престол. Поныне его сыны и внуки благоденствуют в Ци.

– Значит, есть истинная слава и ложная? Какая же слава к богатству?

– Истинные не славны, славные не истинны. Вот и вся разница.

2

Земледелец поспевает за погодой, торговец гонится эа прибылью, ремесленник совершенствует мастерство, воин домогается власти – по призванию.

У земледельца разливы и засухи, у торговца доходы и убытки, у ремесленника удачи и неудачи, у воина поражения и победы. Судьба!

3

Ян Чжу говорил:

– В жизни все разные, в смерти все равные. Живут – одни умные, другие глупые, одни знатные, другие ничтожные; умрут – все смердят, все разлагаются. Ум и глупость, знатность и ничтожество – не от способностей, не по заслугам. Не по заслугам смрад и разложение. При жизни – Высочайший и Ограждающий, после смерти – гнилые кости. При жизни – Терзатель и Губитель, после смерти – гнилые кости. Кости все одинаковы. Наслаждайся сейчас, там потом что еще будет!

4

Ян Чжу говорил:

– Старший Ровный не чуждался желаний, но гордился чрезмерно своей правотой, ради того умер голодной смертью. Цзи под Ивой был не бесчувственный, но гордился чрезмерно своей чистотой, ради того не продолжил рода. От правоты и чистоты вон сколько вреда добрым людям!

5

Ян Чжу сказал:

– Есть пословица: «При жизни друг друга жалеть, по смерти друг друга покидать». Только «жалеть» не значит вздохнуть, поплакать. Это значит усталого упокоить, голодного накормить, замерзшего обогреть, заблудшему указать дорогу. «Покидать» не значит не оплакивать. Это значит: не облачать в драгоценную парчу, не класть в рот жемчуг и нефрит, не приносить жертв, не ставить драгоценных чаш.

6

Гуань Чжун объяснял, как заботиться о долголетии.

– Уши хотят слушать музыку. Мешать им – значит притупить слух. Глаза хотят смотреть на красивое и цветное. Мешать им значит притупить зрение. Ноздри хотят нюхать душистый перец и орхидею. Мешать им значит повредить обоняние. Уста хотят говорить об истинном и ложном, Запретить им – притупить ум. Тело хочет приятного покоя. Запретить ему – испортить самочувствие. Мысль хочет свободы. Не пустить? Воспрепятствовать? Препятствия – жестокие деспоты. Прогони жестоких деспотов и живи в радости до самой смерти – день ли, луну ли, год, десять лет. А мучиться во власти жестоких деспотов сто лет, тысячу лет, тьму лет – нет, это не то, что я называю долголетием.

7

Цзычань помогал править княжеством Чжзн и навел там полный порядок. Добрые радовались благим переменам, недобрые страшились строгих запретов. Соседи опасались.

Было у него два брата: Полуношник и Зореван. Зореван любил вино, Полуношник женщин.

У Зоревана вино готовили сотнями котлов. Еще до ворот не дойдешь, а дух барды и закваски с ног сшибает. Пил и не ведал – мир ли, война ли; никого не жалел, не осуждал; доходов-расходов не считал; родных и близких знать не знал; смерти не боялся; пожаров, битв, наводнений не замечал даже по соседству.

У Полуношника покои прелестниц улицами тянулись. Увлечется какой-нибудь – месяцами не выходит на свет, родным и друзьям не показывается. Узнает, что где-то подрастает миленькая девушка – добудет любой ценой, дарами и уговорами.

Цзычань советовался с Дэн Си, как быть с братьями.

– Давно удивляюсь, – сказал Дэн Си, – княжество привели в порядок, а в семье не управитесь. Почему бы не навестить братьев, не рассказать им притчу о смысле жизни, не призвать к почитанию обрядов и долга?

Цзычань с трудом выкроил время, посетил братьев и сказал:

– Человек разумен – тем только превосходит птиц и зверей. Обряды и долг выправляют разум, они же приносят славу и почетные посты. Искать же наслаждений в пороке и разврате – гибель. Завтра с утра пораньше раскайтесь, а вечером уже начнете кормиться жалованьем.

– Тебя дожидались, сами не могли додуматься,– отвечали братья. – Жизнь – такая редкая удача, смерть всегда рядом. И эту чудом доставшуюся жизнь проводить в мыслях о смерти, которая так и так придет? Кто это выдумал? Почитать долг и обычаи, насиловать свои чувства? Чего ради? Исчерпать все наслаждения единственной жизни, испытать все радости этих лет – вот наша забота, а тревога одна: хватило бы сил и здоровья вволю пить и наслаждаться. Что нам слава, что гибель! А ты-то! Ишь, всех превзошел! Княжество управил! Теперь нас пришел смущать. Законы хорошие ввел! Хорошие законы хороши для одного княжества на малое время. Разве людей ты смягчил? Себя успокоил? Вот бы научить всю Поднебесную, как мы умеем ладить со своей душой – вот был бы мир навеки! Тогда учению о государе и слугах пришел бы конец.

Цзычань возразить не сумел. На другой день все рассказал Дэн Си.

– А мы-то не знали, – воскликнул тот, – что живем рядом с настоящими людьми! Процветание княжества – скорее всего, просто удача, не наша заслуга.

8

Дуаньму Шу из Вэй получил от предков огромное богатство. Ничем себя не утруждал, делал все, что только может пожелать человек: развлекался всячески. Дворцы и ограды, башни и террасы, сады и водоемы, вина и яства, одеяния и колесницы, музыка и танцы, красавицы и слуги – все было лучше княжеских. Все, приятное взору и слуху, устам, ноздрям и перстам, все, даже редкое, чужестранное, доставал, словно из корзинки. Любил странствия. По малым тропам и дальним дорогам, горам и озерам, отвесным скалам и ущельям бродил, словно у себя в саду. Удальцы и странники гостили у него сотнями. В кухне огонь не угасал, в залах и беседках не умолкали песни. Яства, оставшиеся от пиршества, раздавали родичам. Что оставалось от родичей, раздавали общине. Что оставалось от общины, разносили по всему княжеству. В шестьдесят лет, одряхлев, раздарил все, что имел: драгоценности и сокровища, колесницы и наряды, жен и наложниц. Год прошел, не осталось ничего даже сынам и внукам. Заболел – не нашлось лекарств. Умер – не на что было вырыть могилу. Люди всего княжества собрались, сложились, похоронили, детей обеспечили. Что же об этом потом сказали?

– Дуаньму – безумец, опозорил предков!

– Дуаньму Шу – великодушный человек. Поистине овладел законом природы. Благородные же княжества Вэй пеклись о церемониях, потому не удостоились его расположения.

9

Мэнсунь Ян спросил Ян Чжу

– Кто ценит жизнь и бережет тело, достигнет бессмертия?

– Бессмертие против закона природы.

– Ну, хоть долгой жизни?

– Долгая жизнь против закона природы. Как ни береги здоровье, жизни не сохранишь. Да и к чему? Наслаждение и отвращение, опасность и покой ныне те же, что и встарь. Те же горе и радость, порядок и смута. Все это видели, все слышали, все испытали. Сколько же еще можно?

– Значит, ранняя смерть лучше долгой жизни? Не броситься ли нам на острие меча, в огонь или кипяток?

– Что ж самим-то трудиться? Смерть и так придет. Прими ее легко. А спешить или медлить – зачем?

10

Цинь Цзы спросил Ян Чжу;

– Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло спасти мир?

– Мир, конечно, не спасешь волоском.

– Ну, а все-таки? Если бы можно было?

Ян Чжу молча ушел. Цинь Цзы все рассказал Мэнсунь Яну,

Тот спросил:

– Ты бы позволил поранить кожу за кучу золота?

– Конечно.

– А палец отрубить за царство?

Цинь Цзы промолчал.

– Волосок, конечно, меньше кожи, меньше пальца. Но ведь из мельчайших частиц, меньше волоска, собирается тело. И волосками нельзя разбрасываться!

А потом говорили: «Ян Чжу пожалел волосок для спасения мира».

11

Ян Чжу сказал:

– Все прекрасное в Поднебесной, говорят, воплотили Шунь Ограждающий и Юный Дракон, Чжоу Гун и Конфуций. Все порочное в Поднебесной, говорят, воплотили Терзатель и Губитель. И что же? Шунь Ограждающий распахивал земли к югу от Реки, месил глину на Болоте Грома, рукам и ногам не давал отдыха, рта и желудка не насыщал пищей, отцу и матери не служил, братьев и сестер не навещал, женитьбы не отпраздновал. Когда Яо Высочайший уступил ему трон, он был уже стар и слаб, сын его бестолков, и он сам уступил трон Юному Дракону. Да самой смерти скорбел и печалился. Экий злосчастный!

Кит, Гунь, покорял воду и землю, трудился неустанно, а что толку? Ограждающий изгнал его пожизненно на гору Юйшань Крыло. Там он породил Юного Дракона, тот продолжил его труды, но служил врагу, Ограждающему. Трудился на заброшенных землях, домой не заворачивал даже мимоходом, сыну не дал имени. Получив наконец трон, царский венец и передник, до самой смерти скорбел и печалился в бедной хижине. Экий горемыка, экий труженик!

Чжоу Гун сначала опекал сына Увана Воинственного, потом бежал на Восток от клеветы. Казнил старшего брата, изгнал младшего, только бы спасти жизнь. До самой смерти скорбел и печалился. Экий коварный трус!

Конфуций постигал учение предков и царей, получал дары и приглашения государей, но на него свалили дерево в Сун, он заметал следы при бегстве из Вэй, терпел бедствие в Шан и Чжоу, был осажден между Чэнь и Цай. Его унизил Цзи, опозорил Ян Тигр. Сколько он печалился и скорбел! Экий бестолковый, экий суетливый!

Радости они не знали ни дня, посмертной славы – да, достигли. Ну и что? Знают ли, ведают ли, что их тут хвалят-прославляют? Ведь они теперь – что пень, что ком глины.

Благодаря родовым сокровищам Терзатель занял престол, сел лицом к Югу. Хватило ума и власти одних отстранить, других запугать. Вволю услаждал слух и взор, ублажал желания, до самой смерти радовался и веселился. Экий гуляка, экий бездельник!

Губитель тоже занял престол благодаря богатствам, собранным поколениями предков. Невозможного не признавал, непокорства не терпел. В своем огромном дворце безудержно предавался страстям, дни и ночи услаждал свою плоть. Обрядами и долгом пренебрегал, радовался и веселился, пока его не убили.

Экий буйный, экий необузданный!

Были злодеи, а всю жизнь наслаждались. Да, потом их ославили безумцами, деспотами. Ну и что? Знают ли, ведают ли, что их тут позорят? Ведь они теперь - что пень, что ком глины!

12

Ян Чжу говорил Лянскому князю:

– Управлять княжеством – не труднее, чем перевернуть ладонь.

– Почему Преждерожденный говорит, что управлять княжеством так легко? У Преждерожденного всего-то жена и наложница, и те вздорят; сад в три му, и тот не прополот!

– Ну, государь... – сказал Ян Чжу. – Посмотрел бы я, как Высочайший управится с овечьим стадом, которое гоняет мальчик с кнутом через плечо... И вообще, лебедь не садится на илистый пруд, великий полководец не одерживает малых побед... Да и мало ли что!

13

Ян Чжу сказал:

– Кто помнит далекую древность? Деяния Трех Владык – были, нет ли; деяния Пяти Предков – то ли были наяву, то ли приснились; деяния древних Царей, явные или тайные – из мириада одно известно. Нынешние события – кто слышит? Кто видит? – из тьмы об одном узнаем. Что свершилось на глазах – помнится ли? забывается ли? – из тысячи вспомним одно. Где же тут она, жизнь?

14

В княжестве Сун жил землепашец. Одевался зимой в куртку из очесов конопли, весной работал в поле и грел спину на солнце. Не знал даже, что где-то есть просторные палаты, теплые покои, вата и шелк, лисий мех и енотовые шкуры. Говорит он жене:

– Никто не знает, как приятно солнце греет спину.Доложу об этом государю, получу большую награду.

А богатый сосед ему рассказал:

– Был один такой вроде тебя. Страшно любил крупные бобы, конопляное масло, чечевицу и сельдерей. Расхвалил эти кушанья местным богачам, они и попробовали. Во рту горит, в животе бурлит! Посмеялись над ним, да еще и наподдали.

8. О ПРЕДВИДЕНИИ

1

Учителем Ле Цзы был Лесной с Чаши-горы. Раз он сказал:

– Постигнешь, как держаться позади, займемся самообузданием.

– Как это – держаться позади?

– Обернись на свою тень.

Ле Цзы стал следить за тенью: согнулся – тень согнулась, выпрямился – и она выпрямилась. Что же, подумал, тень не по своей воле сгибается-вытягивается, а вслед за моими движениями; я-то сам сгибаюсь-выпрямляюсь, может, тоже за чем-то вслед? Не так ли надо понимать: держись позади – станешь первым?

3

Страж Границы говорил Ле Цзы:

– Слова красивы, эхо звучно; слова грубы, эхо глухо. У стройного тела длинная тень, у круглого – короткая. Будь осторожен в словах – вдруг послушается кто? Будь осторожен в поступках – а вдруг еще кто за тобой пожелает следовать?

3

Ле Цзы говорил:

– Красивый – горд, сильный – необуздан. Как таких поучать? Пока не поседеют, и слушать не станут, не то что слушаться!

4

Некий сунец три года трудился, вырезал для государя нефритовый лист дерева. Лист получился – само совершенство: зубчики и стебельки, жилки и волоски, блеск – смешай с настоящим, не отличишь.

Княжество Сун от восторга обязалось пожизненно кормить мастера.

А Ле Цзы сказал:

– Если бы Небо и Земля, создавая природу, по три года трудились над каждым листом, немного у нас было бы лесов и деревьев.

5

Ле Цзы от нужды совсем отощал. Кто-то доложил об этом Цзыяну, чжэнскому князю:

– Разве государь не прослывет невеждой, если узнают, что знаменитый муж Ле Защита Разбойников бедствует?

Чжэнский Цзыян тотчас повелел служителю одарить мудреца просом. Учитель вышел к посланцу. дважды поклонился, но ничего не взял. Посланец удалился.

Ле Цзы вернулся в дом. Жена стала бить себя в грудь:

– Говорят, семья мудрого обретает радость и покой. Мы же голодаем. Князь дарит Преждерожденному зерно. Разве это не счастье? А Преждерожденный отказывается.

Учитель улыбнулся и ответил:

– Князь меня не знает, услышал что-то – прислал зерно. Другой раз так же с чужих слов обвинит в преступлении. Тоже соглашаться?

А Цзыяна вскоре прикончили мятежники.

6

Князь Цзинь по имени Прекрасный сговорился с другим напасть на Вэй. Княжич, его сын по имени Чу, глянул на небо и засмеялся.

– Над кем смеешься? – спросил князь.

– Над соседом, – ответил княжич. – Жену проводил к ее родителям, сам стал заигрывать с девушкой в тутовой роще у дороги. Вдруг оглянулся: кто-то манит его жену. Вот ваш покорный слуга и смеется.

Князь понял намек и вернул войско. Еле-еле успел: напали на северную окраину.

7

Бродячий фокусник забрел в княжество Сун и всех удивлял своим искусством. Князь Юань призвал его и велел показать ловкость. Тот плясал на ходулях вдвое выше своего роста, подбрасывал семь мечей – пять постоянно летали в воздухе. Князь восхитился, наградил его золотом и шелком. Другой бродячий фокусник-акробат, что смешил людей до упаду, услышал об этом и тоже стал проситься выступить при дворе. Князь Юань разгневался:

– Тут один явился и показывал чудеса ловкости. Занятие пустяковое, но пришелся ко времени, понравился, ну я и наградил. Теперь все повадятся за наградой!

Фокусника схватили и собрались казнить. Через месяц, правда, отпустили.

8

У циньского князя Мугуна был раб Болэ Искусник. Как-то князь его спросил:

– Кто еще в твоей семье умеет выбирать коней? Твои годы немалые!

– Есть сыны, умеют кое-что. Хорошего коня найдут. А вот чудесного – нет, не узнают! У хорошего коня – стати, мышцы, жилы; у чудесного это все как-то скрыто, забыто... Зато он пыли не поднимает, травы не пригибает, следов не оставляет. Был один человек, мы с ним на каторге вместе коромысла таскали.

– Как звать?

– Цзюфан Гао, Звездный Столп.

Призвали этого Сголпа, отправили на поиски коней. Вернулся через три месяца.

– Есть то, что надо. В Песчаных Холмах.

– И что же за конь? – спросил Мугун.

– Кобыла, каурая.

Послали за кобылой, а там вороной жеребец. Мугун расстроился, призвал Искусника, пристыдил:

– Твой хваленый знаток жеребца от кобылы не отличает! Вороной масти не разглядел!

Искусник глубоко вздохнул:

– Вот чего достиг! Далеко мне до него! Только самую суть и видит, ничего внешнего не замечает; только то и видит, что стоит видеть! Что же за коня он нашел, хоть бы глянуть!

Жеребца привели. Воистину, не было ему равного в Поднебесной!

9

Порченый Бык, важный конфуцианец, по дороге в Ханьдань угодил в разбойничью засаду. Отобрали все: одежду, поклажу, повозку, буйвола. Что ж, пошел пешком. Разбойники удивились, догнали, спросили, что не плачет?

– Не станет благородный муж здоровью вредить из-за вещей, – сказал Порченый Бык.

– Больно умный! – воскликнули разбойники. – Такого умника обязательно представят государю, а он расскажет о нас, и будет нам беда! Лучше убить! – Снова догнали и убили.

Один житель услышал про это, собрал родню и предостерег:

– Встретите разбойников, так не поступайте.

И правда, вскоре на его младшего брата напали разбойники. Помня наказ, начал с ними драться, не осилил, побежал следом, моля вернуть вещи. Разбойники возмутились:

– Мы тебя пожалели, в живых оставили, а ты за нами гонишься, на след наводишь. У кого просишь о милости? – И убили его вместе со слугами.

10

Жил на востоке человек по прозвищу Осторожный Старейшина. Как-то в пути занемог, умирал от голода. Увидел разбойник из рода Лисовинов, стал кормить кашей, поить вином. Старик трижды глотнул и спросил:

– Ты из каких?

– Из Лисовинов.

– Ох! Не разбойник ли? Не могу от тебя принять пищи!

Перевернулся, стал плевать, закашлялся, упал и умер. Ну и что, что разбойник? Может, он не награбленным кормил? Что же, каждый, кто съест украденное, станет вором?

11

Твердокаменный служил у Надменного, князя Цзюй. Обиделся, что его не ценят. Поселился у моря, питался каштанами и желудями. Тут его бывший князь попал в беду. Твердокаменный решил умереть за него. Стал прощаться с друзьями.

– Ты ушел, потому что он тебя не ценил, что ж за него умирать?

– Да, – ответил Твердокаменный, – не ценил, и я ушел. Ныне умру и докажу, что в самом деле не ценил. И посрамлю тех будущих правителей, которые не ценят верных слуг.

Вот уж, в самом деле, упорство до самозабвения.

12

Перевозчик живет на берегу реки. К воде привык, смело плавает и управляет лодкой. Зарабатывает столько, что кормит сотню ртов. Со всех сторон, захватив провизию, к нему идут учиться. Половина учеников тонет. Учились, собственно говоря, плавать, а не тонуть. Что одному полезно, многим гибель!

13

Ян Бу, младший брат Ян Чжу, ушел гулять в белой куртке. Пошел дождь, он промок, переоделся у родных в другую куртку, черную. Вернулся домой. Собака его облаяла. Он ее чуть не убил.

– За что? – сказал Ян Чжу. – А если бы собака ушла белой, а вернулась черной?

14

Жил в старину проповедник. Учил, как достигнуть бессмертия, Один князь послал за ним. Посланец где-то замешкался, проповедник и помер.Князь разъярился, велел казнить посланца. Любимый слуга сказал князю:

– Больше всего люди страшатся смерти, больше всего ценят жизнь. Проповедник свою-то жизнь не уберег, чем бы помог он князю?

Гонца простили.

15

В день Нового Года князю подносили горлиц, а он за это щедро награждал.

– Зачем? – спросил гость.

– Отпускаю на волю. Проявляю милость.

– Все знают, что князь любит отпускать горлиц, потому все их ловят, а того больше убивают и калечат. Если князь жалеет птиц, пусть лучше запретит ловить.

– А ведь верно! – согласился князь.

16

У одного человека засох платан.

Сосед-старичок сказал:

– Сухой платан – к беде!

Тот поскорее срубил дерево, и старичок выпросил его себе на дрова.

17

У человека пропал топор. Подумал на сына соседа. Пригляделся: ходит, как похититель топора, глядит, как похититель топора, говорит, как похититель топора! Как-то потом копал на огороде и нашел свой топор. Пригляделся снова к сыну соседа: ни лицом, ни словом, ни походкой ни на какого похитителя не похож!

ЧЖУАН ЦЗЫ

1. СТРАНСТВИЯ В БЕСПРЕДЕЛЬНОМ

1

В Северном Океане водится рыба по имени Кит. Сколько в нем тысяч ли – неведомо, Кит порождает птицу Феникс. И в нем много тысяч ли. Мощно взмывает, простирает крылья, как тучи. Кружит и перелетает на Южный Океан. Южный Океан – водоем Неба.

Шутник из Ци говорил:

– Феникс летит над океаном – волны вздымаются на три тысячи ли. Опираясь на вихрь, взлетает на девяносто тысяч ли. Улетит и шесть лун отдыхает. Дикие кони вздымают пыль. Живые твари вдыхают и выдыхают. Лазурь неба – подлинный ли цвет неба? Оно высоко, оно безгранично, глядит вниз, подобно Фениксу.

Мелкой воде большого корабля не поднять. В лужице на полу горчичное зернышко покажется лодкой, опусти туда чашку – встанет на дно. Где тут плыть большому кораблю? Слабый ветер не удержит огромные крылья. Нужен сильный вихрь, чтобы, опираясь, взлететь на девяносто тысяч ли. Устремиться на юг, лететь в лазурном небе, не уставая. Цикада и Горлица щебетали, смеялись:

– Вот как мы – вспорхнем на сандаловое дерево, на ясень, а то и не долетим, опять сядем в траву. Зачем взлетать на девяносто тысяч ли, зачем лететь на Юг? На поле слетал, клюнул раз, клюнул два, и сыт, и домой. А то ведь говорят: собрался за сотню ли – бери еды на сутки, за тысячу – на три месяца.

Что поймут Цикада и Горлица? Малому знанию далеко до большого. Бабочке-однодневкие неведомо, что за ночью придет рассвет, пятнистая цикада не знает, что за осенью наступит весна. Что узнаешь за короткую жизнь?

Говорят, на Юге растет древо Обители Мрака. Пятьсот лет у него одна весна, пятьсот лет – осень. А еще когда-то было древо Отец. У него весна была восемь тысяч лет, восемь тысяч лет осень. А тут прославляют за долголетие Пэн Цзу, что прожил восемьсот лет. Не странно ли?

Об этом спрашивал у Кожаного Щита Любопытный.

2

Благотворный сказал Чжуан Цзы:

– Вэйский князь подарил мне семена тыквы-горлянки. Посадили. Выросли тыквы большие-большие! Ну, высушили, а что проку? На бутылки для воды и масла не годны – хрупки; чаши из них получаются плоские. Вовсе бесполезная вещь!

Чжуан Цзы сказал:

– Зачем печалиться, что чаши из тыквы плоские? Почему бы не связать тыквы вместе, в большой плот, и плавать по рекам-озерам? Что ж вы так не сообразительны?

2. О РАВЕНСТВЕ ВЕЩЕЙ

1

Владеющий Своими Чувствами из Южного Предместья сидел у стола, от всего отрешась, смотрел вверх, дышал тихо, словно и не было его. Странник Красоты Совершенной, служивший ему, спросил:

– Ужели подлинно можно уподобиться телом – сухому дереву, сердцем – угасшему пеплу? Тот, кто ныне передо мной опирается о стол – уже не тот, кто опирался только что!

– Славно спрошено, Странник! – сказал Владеющий. – Значит, понял, что я ныне отрешился от себя? Но внимать звукам флейты – еще не значит слышать флейту Земли; слышать флейту Земли еще не значит познать флейту Вселенной.

– Дозвольте спросить, как это понять?

– Вздохнет Земля – говорят, ветер подул. Сейчас-то он стих. А то взвоет яростно, заиграет на бессчетных отверстиях. Слыхал ведь? Ущелья гор, лесные дебри, ямы от вывороченных столетних дерев – это все рты, носы, уши; трубы, струны, перекладины. Ветер бурлит, как поток, свистит, как стрела, вдыхает шумно, выдыхает тихо, звучит высоко и низко, протяжно и отрывисто. Одно вступает, другое вторит. Свежий ветерок – малый хор, ураган – хор огромный. Утихнет буйный вихрь, опустеют отверстия. Слыхал последние вздохи замирающего ветра?

– Флейта Земли звучит своими отверстиями, как наша человеческая флейта – дырочками в бамбуке. Можно спросить, что есть флейта Вселенной?

– На тьмы ладов звучащие свободно и непроизвольно голоса всех творений всего Мироздания.

2

Знающий много – щедр, мало знающий - любопытен. Речения важные – сила и огонь, пустые речи – воздух. Люди борются, умы состязаются. Одни речи нерешительны, уклончивы, осторожны в малом, в большом – медлительны. Другие стремительно, как стрела, делят истинное – ложное. Кто молчит, словно клялся на мече, стоит на своем, как воин на посту. Кто роняет слова, будто осенние листья увядшие. Кто обращается в прошлое, как вода сворачивает в старое пробитое русло. Днем и ночью, чередуясь, подобно мелодиям, сменяются радость и гнев, печаль и веселье, заботы и вздохи, изменчивость и постоянство, беспечность и расточительность, любовь и разврат. Откуда это все? Почему не иссякает? Где причина этого? Без других не было бы и меня. Без меня не было бы восприятия. Уже близко; но неизвестно, что во мне воспринимает? Можно ощущать, не имея формы? Вот нечто единое из сотни костей, девяти отверстий, шести внутренних органов. Какие из них важнее? Все ли тебе нравятся? Какие нравятся больше? Если они – слуги и служанки, довольно ли их, чтобы вести озяйство? Кто кому приказывает? Есть ли среди них настоящий государь? Да, но если мы даже его определим, ему-то что?

Нельзя губить форму, губить тело. Жизнь и так истощает его в бесчисленных испытаниях, погоняя, словно бегущего коня. Печально это! Трудиться всю жизнь, не пожиная плодов; изнемогая, служить, не ожидая награды. Какая радость в том, что вещество бессмертно? Какая скорбь, что тело и сердце обратятся в прах? Так ли неразумна жизнь человека, или это я неразумен?

Может, есть и разумные люди? Всех же учат, у кого только нет наставника. Вряд ли это ученье на пользу. Иные сами, своим умом выбирают истинное и ложное. Правда, получается у них порой, что «собрался в Юэ сегодня, а пришел туда вчера». А ведь как сделать несуществующее существующим, не знал даже Священный Юный Дракон, откуда мне-то знать?

Речь – не просто дыхание. Говорящий произносит слова. Отличаются они от птичьего щебета или не отличаются? Как же скрытно ДАО, если возникли истина и ложь, как темна речь, если появились правда и неправда! ДАО всюду, где же его нет? Речи звучат, чего же они не выскажут? Если, конечно, цветистые выражения не затемнят смысла!

3

Любое явление – «Это», но оно же и «То».

Ты для себя – «Я», для других – «Он».

Нельзя видеть свое «Не-Я», но можно понять, познав «Я».

Поэтому говорят: «Это» порождает «То», «Не-Я» возникает из «Я». «Я» – «Не-Я» нераздельны. Да, так же, как жизнь – смерть, смерть – жизнь; возможное – невозможное, невозможное – возможное; правда – неправда, неправда – правда.

«Я» имеет свою правду-неправду, «Не-Я» – свою правду-неправду, Действительно ли существуют «Я» – «Не-Я»? Действительно ли не существуют «Я» – «Не-Я»?

«Я» – «Не-Я» – противопоставление слов? Или это ось ДАО?

4

Иные древние в познаниях достигали предела. Где же предел? Полагали, что до начала всего не было ничего. Предел окончательный, что тут добавишь? Затем предположили, что нечто было, но нераздельное. Потом решили, что было и разделение, но не на истинное и ложное. С отделением истины от лжи утратили цельное восприятие ДАО. С утратой цельности ДАО обрели пристрастия. Была ли утрата? Было ли обретение?

Была утрата, было обретение, потому Чжао Прекрасный играл на цине.

Не было утраты, не было обретения, и Чжао Прекрасный оставил свой цинь.

Чжао Прекрасный играл на цине, Наставник Куан отбивал такт, а Благотворный вел беседу, опираясь о платан. Знания этих трех были совершенны, удивительны, прекрасны. О них слагали легенды. Но совершенством отличались от других; искусством старались просветить других. Просвещали непросвещенных и дошли в конце концов до темных речей о «твердом и белом».

А их ученики полюбили как раз эти темные речи, о совершенстве же забыли. Если таких считать совершенными, то я-то – само совершенство!

5

Беззубый спросил Воспитателя:

– Знаете ли, в чем тождество явлений?

– Откуда мне знать? – ответил Воспитатель.

– Знаете ли, что этого не знаете?

– Откуда мне знать?

– Знаете ли, что существует знание?

– Откуда мне знать? А вот я спрошу: как отличить знание от незнания? Чьи знания о жилье истинны: угря или человека? Переночуй в доме угря, заболит поясница, отнимется половина тела. Человека или обезьяны? Заберись на вершину – задрожишь от страха. Чьи знания о пище истинны? Человека, чье лакомство – жареное мясо? Оленя, жующего траву? Сороконожки, терзающей змею? Совы, пожирающей мышь? Чьи знания о красоте истинны? Павиана, который ищет свою самку? Оленя, который спаривается с оленихой? Рыбы, которая стремится к рыбе? Считали красавицами Мао Цян и Цзи из Ли, а ведь стоило им появиться, рыба уходила в глубину, птица улетала ввысь, олень убегал без оглядки.

Где тут знание, где незнание?

5

Зоркий Взгляд спрашивал Высокого Платана о том, о сем. Высокий Платан ответил:

– Слишком вы спешите все узнать. Слишком поспешно судите. Увидели яйцо, ждете на рассвете петушиного крика. Увидели лук и стрелы, ищете жареного голубя. Я скажу, не подумав, вы, не подумав, поверите: между солнцем и луной кто-то держит в руках вселенский хаос. Мудрому нет дела до хаоса, раба и сановника он чтит равно. Все хлопочут, а он прост, как нежный росток. Не заблуждение ли любовь к жизни? Страх смерти не подобен ли мыслям сироты, что забыл отчий дом и не рад возвращению?

Вот Цзи из Ли, дочь стража границы в Ай. Когда ее взяли в плен, плакала навзрыд, промочила слезами платье. А как предстала перед царем, разделила с ним ложе и трапезу, так раскаялась, что плакала.

Не раскаивается ли мертвый, что цеплялся за жизнь? Кто видел во сне, что пьет вино, наяву плачет; кто плакал во сне, просыпается и едет на охоту. Но бывает великое пробуждение.

7

Полутень спрашивает Тень:

– Что за непостоянство? Вот только двигались, вдруг остановились; то сидели, то вдруг встали?

– Может, меня что-то заставляет? Заставляет нечто, а нечто заставляет нечто иное? А иное нечто заставляет змеиная чешуйка, а змеиную чешуйку - крылышко цикады? Докажешь ли, что это так? Докажешь ли, что это не так?

8

Чжуан Чжоу как-то увидел во сне, что он – бабочка. Весело порхая, наслаждался своим сном. Не сознавал совершенно, что он – Чжуан Чжоу. Проснулся, осознал и удивился: то ли Чжуану Чжоу снилось, что он бабочка, то ли теперь бабочке снится, что она – старый Чжуан?

3. ГЛАВНОЕ ДЛЯ ДОЛГОЛЕТИЯ

1

Жизнь имеет границы, познание безгранично.

Ограниченному гнаться за безграничным опасно.

Значит, опасно преуспевать в науке. Совершая доброе дело, берегись похвалы, совершая преступление, берегись кары. Держась основы, можно сберечь тело, сохранить жизнь, прокормить родителей, дожить до старости.

Князь Прекрасномилостивый смотрел, как разделывает повар тушу быка. Чуть взмахнет рукой, чуть двинет плечом, чуть шагнет, чуть согнет колено – мясо отделяется, шкура отстает, кости расходятся. Словно бы танцует под музыку «Цзин шоу» или «Тутовая роща».

– Прекрасно! Твое мастерство совершенно! – вскричал Прекрасномилостивый.

Повар опустил нож и сказал:

– Ваш покорный слуга более привержен ДАО, чем мастерству. Когда, помнится, разделывал быка впервые, видел тушу. Через три года целую тушу перестал замечать. Ныне и вовсе не смотрю, разумом все понимаю. Следую за волокнами, расчленяю суставы, прохожу в полости, никогда не рублю ни жил, ни костей.

Хороший повар режет и нож меняет раз в год. Недоучка рубит и меняет нож раз в месяц. У вашего слуги вот уже девятнадцать лет один нож. Разделал много тысяч туш. Лезвие словно только заточено. Вроде бы знаю все промежутки, все сочленения, вроде бы тонкий нож везде пройдет. А все же, подходя к переплетению жил, страшусь и сомневаюсь, боюсь не справиться, нож веду еле-еле. И вдруг раз-раз – все, разделка закончена. Словно ком земли рассыпался. Постою, подумаю; оботру нож и спрячу.

– Отлично! – воскликнул Прекрасномилостивый. – Теперь я понял, как достичь долголетия.

2

Фазан на болоте клюнет через десять шагов, напьется через сотню, не хочет жить в клетке, сытно питаться. И все же не ценит, что сам себе хозяин.

3

Умер Лао Цзы. Цинь Беззаботный вошел в дом, трижды возопил и вышел.

– Разве не дружили с учителем? – спросил ученик.

– Дружил, – ответил Цинь Беззаботный.

– И уже уходите?

– Что делать? Думал, собрались ученики, а там незнамо кто. Старики вопят, как над сыном, молодые ревут, как над матерью. Говорят, а слов-то не нужно; плачут, а зачем слезы? Это все насилие над чувствами, отступление от природы.

Наступило время родиться, учитель родился; пришло время уйти, покорился. Спокойно подчинялся времени и обстоятельствам. Где тут печаль,

где радость?

Руки, собирающие хворост, устают и прекращают работу. Но огонь горит и горит. Есть ли ему предел? Неведомо.

4. СРЕДИ ЛЮДЕЙ

1

Янь Юань отпрашивался у Конфуция.

– Куда собрался? – спросил Конфуций.

– В княжество Вэй.

– Зачем?

– Слышал, что вэйский князь по молодости самовольничает, истощает страну, не видит опасности. Затевает войны, убитых – что хвороста в лесу, людям пожаловаться некому. Ваши слова: «Покинь благополучное княжество, иди туда, где смута». Разве не к больному должен направиться лекарь? С помощью ваших наставлений хотел бы помочь народу.

– Ах! – воскликнул Конфуций. – Боюсь, тебя там казнят. Древле мудрецы сначала воспитывали себя, потом других. Не утвердившись самому, можно ли идти к тирану? Там, при дворе, добродетель и знания расточаются в зависти и соперничестве. Станешь твердо и настойчиво учить деспота справедливости, станешь держаться прямо, как по шнуру отвеса, возненавидят тебя за достоинство, назовут гордецом и загубят. Если же князь притворится, что сам любит добродетель, ненавидит порок – разве с ним поспоришь, разве его уличишь? Придется к нему подлаживаться в речах, приспосабливаться в поведении. Начнешь уступать, чем кончишь? Искренности твоей могут ведь не поверить, и примешь ты смерть от руки деспота. Древле Терзатель казнил Гуаня Встреченного Драконом, Губитель – княжича Щита. Встреченный Драконом и Щит, люди доблестные, любили и жалели народ, ради бедных противились высшим. Все их любили, за то они и погибли. Если даже Высочайший ходил войной на племя Терновника, а Юный Дракон – на Владеющих Домами, разрушались селения, казнили пленных, посылали воинов на смерть, грабили, домогаясь поживы и славы – с нынешних какой спрос! Разве у тебя есть особо хитрый план?

- Думал действовать со всей прямотой, но скромно. Участвовать во всем, но хранить себя. Можно ведь так?

– Нет, нельзя! – сказал Конфуций. – У князя сила играет, нрав переменчив. Кто смеет ему перечить? Унижая других, наслаждается властью. Такого приличиям не научишь, не то что добродетели. Для виду, может, послушается, а гнев затаит. Нет, так нельзя!

– Ну, так я внутренне останусь прямым, для виду - склонюсь. Назову совершенство заповедью древних, прямоту – природным свойством. Ведь для природы, скажу, и Сын Неба, и я – равно родные дети. Стану говорить правду, а люди скажут – Большой Ребенок. Стоять на коленях, склоняться, ожидая приказа – долг слуги. Вот я и буду, как все, за что же тогда наказывать? Можно ли так?

– Нет, нельзя, – сказал Конфуций. – Слишком хитро. Ладно, останешься верен себе и не пострадаешь. Но может ли согбенный поучать князя?

– Как же мне быть? Осмелюсь просить совета.

– Если бы подобное желанье было исполнимо, разве такой была бы Поднебесная? – сказал Конфуций. – Хочешь воспринять наставление – постись.

– Ваш покорный слуга Хой беден, – сказал Янь Юань. – Вот уже много лун не пил вина, не ел мяса, а также чеснока, лука и пряных приправ.

– Таков пост перед принесением жертв. Перед размышлением пост иной. Сосредоточь волю, слушай не ушами, а сердцем, отзывайся не сердцем, а душой. Перестанешь слышать ушами и отзываться сердцем – значит, душа опустела и готова принять учение.

– Вот только что был Хой, но воспринял наставление – и нет его. Можно считать, что душа опустела?

– Вполне. Теперь поведаю тебе кое-что: легко не ходить, трудно ходить, не оставляя следов.

Человек лицемерит, природа лицемерить неспособна. Летают на крыльях, но слыхано ли, чтоб летал бескрылый? Знания дают мудрость, но кто слышал о мудрости незнающих?

Есть судьба, и есть долг. Судьбою дана сыну любовь к родителям, долг велит служить государю – это две великие заповеди. Совершенная сыновняя почтительность в том, чтобы всегда, в любых обстоятельствах служить родителям и покоить их. Полная преданность государю – служить ему всеми помыслами, не изменяя ни в радости, ни в горе, ни даже в безвыходном положении. Потому бывает, что сын или слуга, выполняя поручение, вынуждены забыть о себе. Некогда им наслаждаться жизнью или избегать смерти. Потому помни: искусные борцы начинают мериться силами честно, а кончают тайной хитростью; пирушки начинаются церемониями, а кончаются бесчинством; противники начинают с извинений, а кончают руганью. Рычат, не выбирая выражений, захлебываются злобой, точно раненые звери. Злоба порождает злобу. Благоприятное случается редко; неблагоприятного не исправишь. Будь осторожен! Слыхал про служителя зверинца? Не решался давать тигру живого зверя – убивая, тигр придет в ярость; не решался давать целую тушу – разрывая, тигр придет в ярость; не решался задерживать кормежку – от голода тигр придет в ярость. Тигр и человек разной породы. Человек потакает тигру, тигр к нему ластится.

А вот конюх один холил коней, навоз уносил в корзинах, мочу в кувшинах. Хотел как-то согнать овода, хлопнул коня – тот испугался, порвал привязь, проломил ему голову и ребра. Забота и внимание, знаешь ли, тоже до добра не всегда доводят!

2

Владеющий Своими Чувствами из Южного Предместья гулял на Шан-горе. Видит: огромное-преогромное дерево. Целая конница укрылась бы в его тени.

– О, древо! – вскричал, изумленный. – Чего только из него не наделаешь!

Посмотрел вверх. Ветви извилистые, корявые – на балки и перекладины не годятся. Глянул вниз: корни ветвистые, сплетенные – на гроб и саркофаг не годятся. Лист сорвал, лизнул – обжег и поранил язык. Понюхал смолу – словно опьянел, три дня в себя не приходил.

Когда очнулся, сказал:

– Поистине это древо так возросло, ибо ни на что не годится. Ах! Так-то прозорливый должен скрыть, что может быть полезен!

В земле Сун у рода Терновника растут орех, туя и шелковица. Наберут в толщину одну-две пяди – срубают на колья для изгороди; наберут три-четыре пяди – срубают на балки для богатого дома; наберут семь-восемь пядей – срубают на доски для пышного гроба. Вот такие и гибнут раньше времени под топором и секирой. А все потому, что полезны!

3

Конфуций отправился в Чу. Тамошний безумец по кличке Встречающий Колесницы пропел ему в воротах:

О Феникс! О Феникс!
К чему добродетель?
Грядущее – где-то.
Прошедшее – где ты?
Мир следует ДАО –
Мудрейший ликует
Весь мир в заблужденье –
Мудрейший сокрылся.
Ужасное время!
Избегнуть бы казни!
Удача – пушинка;
Вздохни – улетела...
Но бремени горя
Не сдунешь, не скинешь!
Довольно, мудрейший!
К чему добродетель!
Опасно! Опасно!
Оставь за чертою!
Дорога извилиста,
Заросли густы.
Колючие тернии,
Ноги не раньте!

5.ЗНАК ПОЛНОТЫ СВОЙСТВ

1

В княжестве Лу жил Ван Кляча. Когда-то в наказание за преступление ему отрубили ногу. За ним учеников ходило не меньше, чем за Конфуцием. Ученики самого Конфуция роптали:

– Что за человек? Нога отрублена по приговору, а за ним, как за Учителем, ходит половина Лу. Не произносит речей стоя, не ведет бесед сидя. Но пришедший пустым удаляется от него, как наполненный сосуд. Ужели правда есть «Ученье без слов»?

– О, мудрый! – воскликнул Конфуций. – Цю еще не посетил его, но я пойду обязательно. Тем же, кто хуже меня, это тем более подобает. Что Лу? Поднебесную привести бы учиться у него!

– Но человека искалечили за преступление! А его величают Преждерожденным Ваном. Как он этого достиг?

– Могущественна жизнь! Могущественна смерть! Но он им не подвластен. Обрушься Небо, опрокинься Земля – ему-то что? Знание его цельно и неизменно. Наблюдая частности, не упускает сути.

– Как понять?

– Наблюдая частности, видят печень или желчь, княжество Чу или Юэ. Обращаясь к сути, видят в единстве все мироздание. Вот и Ван. От знаний, что приносят слух и зрение, погружается разумом в глубину единого. Утратить ногу для такого - что уронить ком глины.

– Ван погружен в себя и в суть явлений. Что же другие вокруг него толпятся?

– Свое отражение ищут не в текучей воде, а в стоячей. Только неподвижное удерживает образ, только туя и кедр зеленеют зимой и летом. Только герой, сохранивший изначальное, смело проложит путь сквозь девять армий. Если на такое способен тот, кто думает только о славе, что остановит не думающего ни о чем?

2

У Темноглазого были ученики: Цзычань и Счастливый, которому отрубили ногу за преступление. Как-то Цзычань сказал:

– Когда я выхожу первым, ты задерживайся; когда ты пойдешь первым, я задержусь.

На другой день они снова сидели на одной циновке. Цзычань сказал:

– Я же предупреждал! Не считаешь ли себя равным мне, облеченному властью? Видишь облеченного властью, а дороги не уступаешь?

– Облеченный властью остается ли таковым и в доме Учителя? – спросил Счастливый. – Слышал, что к чистому зеркалу не пристанут ни пыль, ни грязь; если же пристанут, зеркало нечистое. Многие рассказывают, что лишились ноги случайно; мало кто примет неизбежное и спокойно покорится судьбе. Многие смеялись надо мной, я злился. Здесь, у Преждерожденного, забыл свой позор. Учитель незаметно очистил меня добротой. Вот уже девятнадцать лет странствую с Учителем. Мы с тобой вместе постигаем суть, а ты попрекаешь меня моим внешним.

Цзычань изменился в лице и сказал:

– Больше тебе не придется так говорить.

3

Айгун, князь Лу, спрашивал Конфуция:

– Что за человек этот безобразный из Вэй, по имени Жалкий Горбун? Те, кому довелось с ним побыть, не хотели расставаться. Увидев его, девушки просили родителей: «Лучше ему отдайте в наложницы, чем богачу в жены». Никто не слышал, чтобы он запевал – только вторил. Не занимал трон, не мог помиловать; не имел богатства, не мог насытить голодных. Слава о нем не выходила за пределы округи, но к нему стремились мужчины и женщины. Единственный призвал его и убедился: воистину безобразием пугает Поднебесную. Не прожил он у меня одной луны – привязался к нему! Не прошло и года, полностью ему доверился. Хотел назначить Ведающим Жертвоприношениями – он опечалился. Потом вроде согласился, но как бы нехотя. Обидно, право! Все же Единственный соизволил вручить должность. А он вскоре ушел. Единственный горевал, словно умер родной человек, словно не с кем больше разделить радость власти!

6. ГЛАВНЫЙ УЧИТЕЛЬ

1

Истинное знание – и природное, и человеческое. Природное знание – от природы. Человеческое знание на основе познанного упражняется в познании непознанного. Знание весьма полное, но не самое достоверное. Точное знание часто опирается на нечто неопределенное. Как знать, то, что считают природным – может, человеческое? То, что считают человеческим – может, природное? Истинное знание только у настоящего человека.

О, настоящий человек древности! Ничем не выделялся, ошибаясь, не стыдился, свершив подвиг, не хвалился. На вершине горы не боялся, в воде не мок, в огне не обжигался. Умирая, восходил к ДАО.

О, настоящий человек древности ! Спал без сновидений, ел без удовольствия, дышал глубоко, от самых пят, не то что мы – из горла. Не ведал привязанности к жизни, не ведал страха смерти. Равнодушно приходил, равнодушно возвращался, и только. Не помогал ДАО своим умом, не поправлял природу искусством.

Сердце его спокойно, лицо неизменно, лоб высок и ясен. С ним тепло, как весной, прохладно, словно осенью. Он способен поднять войско и покорить царство, не смутив людских сердец; творить добро, но не от доброты к людям. Он справедлив и беспристрастен; может, ему чего-то и не хватает, но ничего лишнего в нем нет.

Одиночество ценит, но не уединяется; чистоту блюдет, но не напоказ. Улыбается, словно рад чему-то. Его сокровенное укрепляет лучшее в нас. Строг, словно время; возвышен и беспределен. Уста замкнул, словно забыл. Природное и человеческое в нем не борются.

О, настоящий человек древности!

2

Подсолнечник из Южного Предместья спросил Женщину Одинокую:

– Ты ведь старая, почему лицо у тебя, как у ребенка?

– Я слушаю о ДАО.

– Кого же ты слушаешь?

– Я слушаю сына Гадателя на Черепашьем Панцире, сын Гадателя слышал от внука Повторяющего, внук Повторяющего слышал от Ясноглазого, Ясноглазый слышал от Шептуна, Шептун слышал от Неотложного Труда, Неотложный Труд слышал от Поющего, Поющий от Первозданного, Первозданный от Пустоты, Пустота от Безначального.

3

Приносящий Жертвы, Носильщик, Пахарь и Приходящий как-то разговорились.

– Подружиться бы с тем, для кого небытие – голова, жизнь – позвоночник, а смерть – хвост; для кого рождение, существование, гибель – одно общее.

Посмотрели друг на друга, рассмеялись и стали друзьями. Носилыцик заболел. Приносящий Жертвы навестил его. Больной сказал:

– О, Великое Животворящее Начало! Как оно меня скрутило!

Горб его покрылся язвами Желудок подступал под горло, подбородок уперся в пуп, голова ушла в плечи, клок волос торчал в небо. Дыхание сперло, бросало то в жар, то в холод, а он все был легок и беззаботен. Дотащился до колодца, посмотрел на свое отражение и сказал:

– Эким горбуном выпустило меня на свет Животворящее Начало!

– Тебе не нравится?

– Как может не нравиться? Плоть моей левой руки, вдруг бы она стала петухом – то-то орала бы ночью! Из вещества правой руки мог бы получиться самострел, пришлось бы ей добывать птицу на жаркое. А то еще поясница воплотилась бы в пару колес, легкие – в коня, вот бы ездили на мне, небось, не сменили упряжку. Приходит время обретения жизни, приходит время утраты. Что тут может нравиться – не нравиться?

Потом заболел Приходящий. Умирая, задыхался. Жена и дети стояли рядом, голосили.

Пахарь на них цыкнул:

– Прочь! Не мешайте превращению!

Прислонился к дверям и сказал:

– Великое Животворящее Начало! Куда-то оно тебя отправит, во что превратит? В печень крысы или плечо кузнечика?

– Куда ни пошлют сына отец и мать, на восток или на запад, на север или на юг, он повинуется, идет,– сказал Приходящий. – Инь и Ян человеку больше родителей. В чем их упрекать?

Безмерное, бесконечное снабдило меня телом, истратило мою жизнь в труде, в старости позволило отдохнуть, ныне успокоит в смерти. Даровало хорошую жизнь, даст и хорошую смерть.

Вдруг у литейщика металл в котле забурлит и закричит: «Хочу стать непобедимым мечом!» Что скажет литейщик? Вдруг то, что пребывало в человеческой форме, потребует себе новой человеческой формы. Что скажет Великое Животворящее? Небо и Земля – плавильный котел. Вечное Созидание – великий литейщик. Кем только мы не побываем? Завершил, засыпаю и спокойно проснусь.

4

Учитель с Тутового Двора умер. Конфуций послал Цзыгуна помочь совершить обряд. Подойдя к дому, Цзыгун услышал игру на цине и поющие голоса:

Ах! Придешь ли, Учитель с Тутового Двора!
Ах! Придешь ли, Учитель! Ты уже обрел истинный образ, а мы все еще люди!

Цзыгун поспешно вошел и спросил:

– По какому обряду это пение над усопшим?

– Что может такой понимать в обряде?– сказали друзья, переглядываясь и усмехаясь.

Цзыгун вернулся и доложил Конфуцию. Конфуций вздохнул:

– Они скитаются в бесконечном, за пределами пыли и праха, в области недеяния. Разве станут затрудняться исполнением внешних обрядов?

– Почему же Учитель следует обрядам?

– Что поделаешь! Мы с тобой еще не достигли.

– Осмелюсь спросить про их учение?

– Рыба ищет глубины, а человек – ДАО.

– Что это значит?

– Когда источник высыхает, рыбы, говорят, собираются на мели и хоть как-то помогают друг другу, увлажняя дыханием и слюной. Но в привольной глубине рек и озер они могут забыть друг о друге.

5

Носильщик и Учитель с Тутового Двора дружили. Как-то десять дней лил дождь. Носильщик подумал, как бы с Учителем беда не случилась, прихватил еду и пошел кормить друга. У ворот услышал то ли плач, то ли пение. Звучали струны, потом слова:

Ах, отец!
Ах, матушка!
Ах, природа!
Ах, люди!

Голос ослабел...

– Что за песня такая? – спрашивает носильщик, входя в дом.

– Доискивался, кто же меня довел до крайности,– отвечает Учитель. – Неужто мать и отец желали мне такой бедности? Небо всех равно покрывает, Земля всех равно поддерживает. Меня, что ли, особо выбрали, нарочно обидели? Так и не доискался. Должно, судьба!

7. ДОСТОЙНЫЙ БЫТЬ ПРЕДКОМ И ОТЦОМ

1

Беззубый четырежды обратился с вопросами к Воспигателю, четырежды услышал «не знаю». Подпрыгнул от радости, пошел рассказать Учителю в Тростниковом Плаще.

Тот сказал:

– Понял теперь? Роду Владеющих Тигром далеко до рода Великих. Ограждающий из рода Владеющих Тигром привлекал милосердием, завоевывал сердца людей, но природное и человеческое различать только-только начал. А тот, из рода Великих, спал себе, просыпался, когда хотел, то конем казался, то буйволом. Что знал, то знал; что чувствовал, то чувствовал. Все в нем было настоящее. Природное или человеческое? Он об этом и не думал.

2

Безумец, Встречающий Колесницы, повстречал Цзянь У и спросил.

– Видел Полуденного? Что он изрек?

– Сказал: «Когда правитель образцово исполняет ритуал, никто не смеет ослушаться, все совершенствуется».

– Ложная мысль, – сказал Безумец. – Править Поднебесной таким путем – все равно, что переходить море вброд, менять русло реки или приказывать комарам перенести гору. Станешь образцом, начнешь требовать совершенства от других, чего добьешься?

Птица, спасаясь от стрелы, улетает за облака. Мышь, спасаясь от врага, роет нору под Священным Холмом. А люди что, глупее мелких тварей?

3

Пуп Неба, прогуливаясь на солнечном склоне горы Темнокрасной, у реки, заросшей осокой, встретил случайно Безымянного и спросил:

– Дозвольте спросить, чем помочь Поднебесной?

– Пошел вон! – сказал Безымянный.– Что пристаешь! Я тут собрался слиться с Предвечным Хаосом, выйти за пределы Бытия, за грани шести стран света, в бескрайние просторы, там, может, постранствовать. А ты ко мне с Поднебесной!

Но Пуп Неба не отставал.

Безымянный наконец ответил:

– Наслаждайся сердцем в бесстрастии, растворись в равнодушии, предоставь каждого естеству, ни во что не вмешивайся, и в Поднебесной все пойдет путем.

4

Ян Чжу спросил Лао Цзы:

– Можно ли сравнить с мудрым человека сообразительного и решительного, проницательного и дальновидного, без устали изучающего ДАО?

– По сравнению с мудрым, – ответил Лао Цзы, – это суетливый мелкий слуга.

5

Не поступай в услужение к славе, не становись сокровищницей замыслов, не поддавайся заботам, не покоряйся знанию.

8. ПЕРЕПОНКИ МЕЖДУ ПАЛЬЦАМИ НОГ

1

Перепонки между пальцами ног и шестой палец не руке – от природы, но человеку не нужны. Опухоль и зоб вырастают на теле человека, но вредят его природе. Милость и справедливость предписывают бесчисленные правила пяти внутренним органам, а также зрению и слуху: что слушать, как смотреть. Но они противоречат природе человека. Как перепонки между пальцами ног – бесполезная лишняя кожа, а шестой палец – бесполезный лишний палец, так предписания милости и справедливости излишни и бесполезны для человеческих свойств.

Излишне острое зрение выбирает пеструю смесь пяти цветов, путаные узоры, расшитые одежды для ритуалов, окрашенные в желтое и черное. Все такое любил Видящий Паутину Издали. Излишне тонкий слух наслаждается мелодиями из пяти звуков, изощряется в шести тонах, требует инструментов из металла и камня, шелка и бамбука, колоколов и гонгов. Все такое любил Наставник Куан. Излишняя милость требует отказаться от обычных свойств, природу человеческую сковать, а потом пусть вся Поднебесная в свирели дудит, в барабаны бьет, прославляя недосягаемый образец. Этого домогались Цзэн Цзы и Хронист Ю.

Излишняя тонкость ума громоздит речения, словно черепицы на крыше, наслаждается тождеством и различием, твердостью и белизной, упивается безудержными пустыми словами. Этим прославились Ян Чжу и Мо Ди.

Учения мудрецов так же нужны подлинной истине, как перепонки и шестые пальцы. Подлинная истина в том, чтобы не терять природных свойств. Не все слишком длинное – излишек; не все короткое – недостаток. Утиные лапки короткие, попробуй вытянуть – больно будет. Журавлиные ноги длинные, попробуй отруби – искалечишь. Не руби длинного, не вытягивай короткого – не придется лечить раны. Сколько ран нанесли милость и справедливость!

Кому разрежут перепонку между пальцами, заплачет. Кому шестой палец отрубят, закричит. Лишнее, а больно!

Кто режет и обтесывает, лепит и ваяет с крюком и отвесом, циркулем и угольником, насилует природу вещей. Кто соединяет воедино веревками и узлами, клеем и лаком, вредит частям. Кто требует склоняться в поклонах, гнуться в танцах, подчиняться милости и справедливости, не успокаивает умы в Поднебесной, а вносит смятение. Все в Поднебесной естественно, а естественно то, что изогнулось без крюка, выпрямилось без отвеса, округлилось без циркуля, выровнялось без угольника, что соединилось без клея и лака, связалось без веревки и шнура. Может ли связанное милостью и справедливостью, точно клеем и лаком, сохраниться надолго? Это заблуждение. Малое заблуждение нарушает порядок; большое заблуждение губит природу.

2

Раб и Рабыня вместе пасли стадо. Оба растеряли овец. Раба спросили, что делал? Оказывается, читал дощечки с письменами. Спросили Рабыню, что делала? Оказалось, играла в кости. А овец-то нет.

Старший Равный, желавший славы, умер у подножья горы Первого Солнца. Разбойник Чжи, алкавший поживы, казнен на вершине Восточного Кургана. Оба сократили срок своей жизни. За что же хвалить Старшего Ровного и порицать Чжи?

9. У КОНЯ КОПЫТА

1

У коня копыта, ступает по инею и снегу. От ветра и холода – шкура. Щиплет траву, пьет воду, встает на дыбы и скачет. Вот истинная природа коня. Высокие башни, огромные залы ему зачем?

Но вот Искусник говорит:

– Умею укрощать коней.

Стрижет им гриву, копыта подрезает, палит и клеймит, уздает и треножит, запирает в конюшне и загоне. Два-три из десяти погибают. Он же их усмиряет голодом и жаждой, гоняет рысью и галопом, водит строем. Спереди удила и шлея, сзади кнут и хлыст. Коней гибнет больше половины.

Гончар говорит:

– Умею лепить из глины.

Круглое у него по циркулю, квадратное по угольнику.

Плотник говорит:

– Умею обрабатывать дерево.

Изгибы по лекалу, прямые по отвесу. Разве есть в природе круги по циркулю, прямые по отвесу?

А их славили из поколения в поколение:

– Искусник мог объезжать коней! Гончар и Плотник умели обращаться с глиной и деревом!

Все люди, сколько их есть, ткут и одеваются, возделывают землю и питаются – вот что для них всех общее. Были когда-то едины, не делились на роды, жили свободно. Древле все было подлинное, все ходили медленно, степенно, смотрели твердо и непреклонно. В горах еще не было дорог и тропинок, на озерах лодок и мостов. Птицы летали стаями, звери бродили стадами, травы росли пышно, деревья – во весь рост. Можно было прогуляться в обнимку со зверем, влезть на дерево и заглянуть в сорочье гнездо. Да, древле все было подлинное, люди, звери и птицы жили одной семьей. Кто был благородным, кто ничтожным?

Но вот являются мудрецы, ходят вокруг да около вразвалку – говорят про милость; ходят на цыпочках – говорят про справедливость. И все в Поднебесном смешалось. Распущенность, излишества зовут наслаждениями, сложенные руки, согнутые колени – обрядами. И все в Поднебесной стали друг друга чуждаться.

Можно ли, не срубив дерева, вырезать жертвенную чашу? Не разбив белый нефрит, выточить скипетр? Как ввести милость и справедливость, не изменив натуры человека? Или как ввести обряды и музыку, не изменив человеческих привычек? Или нарисовать узор, не спутав пяти красок? Или пять звуков протянуть сквозь шесть трубочек? Ради сосуда искалечили дерево – мастера виноваты. Ради милости и справедливости исказили природу – мудрецы виноваты.

Жили себе кони на воле, щипали траву, пили воду. Радуясь, шеи сплетали, ласкались. Разозлясь, поворачивались задом, лягались. Вся их наука. Надели на них ярмо, украсили морду полумесяцем. Тогда научились они косить глазом и выгибать шею, упираться и брыкаться, ломать ярмо и рвать поводья. Чисто разбойничьи повадки. А виноват Искусник.

Древле, во времена Служителей Огня, народ жил беззаботно, ходил не ведая куда. Набивали рот и радовались, поглаживали живот и отправлялись гулять. Способностей ни у кого не было. Явились мудрецы, завели преклонения и поклоны, обряды и музыку, милость и справедливость для исправления Поднебесной. Принялся народ ходить вокруг да около и пристрастился ко всяким знаниям, соперничеству и погоне за наживой, и не видать конца-краю. И опять мудрецы виноваты.

10. ВЗЛАМЫВАЮТ СУНДУКИ

1

Воры взламывают сундуки, вспарывают мешки, вскрывают лари. Чтобы от них уберечься, навешивают замки и засовы, закручивают веревками. Вот, говорят, умно, предусмотрительно! Да, но приходит большой Вор, хватает сундук под мышку, ларь взваливает на спину, мешки вешает на коромысло и бежит, молясь, чтобы замки и веревки выдержали, Выходит, тот, кто считался умным, собирал добро для большого Вора.

А кто считается мудрецом? С ним как? Древле в княжестве Ци соседи из одной деревни глядели в другую, петухи перекликались, собаки отвечали лаем. На двух тысячах ли стояли ловчие сети, гуляли соха и мотыга. Во всем спрашивали совета мудрецов: когда строили храм Предков, алтарь Земли и Проса, просто дом, когда делили на околотки и селения, округа и области. Но как-то утром Тянь Чанцзы убил князя Ци, захватил княжество. Разве не то же, что украл, да еще вместе с мудрыми порядками. Тяня ославили вором и разбойником, а он благоденствовал, как Высочайший и Ограждающий. Двенадцать поколений его потомков правили в Ци.

Не те ли мудрецы, что так хорошо укрепили княжество, постарались для Вора? Ну, а самые-то мудрые, кто, забыв о внешнем, совершенствует добродетель? Они для кого стараются?

Древле обезглавили Встреченного Драконом, вырезали сердце у царевича Щита, выпотрошили Чан Хуна, утопили Цзысюя. Все четверо – достойнейшие люди. Пришла Смерть и похитила вместе с достоинствами.

2

Сообщник Разбойника Чжи спросил:

– Есть у разбойников свое учение?

– Можно ли без учения идти на дело? – отвечал Чжи. – Узнать из сплетен, что дом богат – мудрость; забраться первым – смелость; выйти последним – справедливость; взвесить возможность удачи – знание; разделить поровну – милость. Это пять добродетелей. Без них никто в Поднебесной не станет большим разбойником. Без учения мудрецов нет достойного мужа, без учения мудрецов нет разбойника. В Поднебесной добрых мало, недобрых много. Потому польза от учения невелика, вред велик. Потому говорят: «Когда рождается мудрец, появляется и великий разбойник».

Если сделать меры и гарнцы для измерения, украдут намеренное вместе с мерами и гарнцами; сделать гири и весы для взвешивания, украдут взвешенное вместе с гирями и весами. Сделать верительные грамоты с царскими печатями, украдут и царство, и грамоты, и печати. Ввести милость и справедливость для исправления нравов – украдут исправленные нравы, милость и справедливость.

11. ПРЕДОСТАВИТЬ САМИМ СЕБЕ

1

Слыхали, что Поднебесную следует предоставить себе самой, но где слыхано, что в Поднебесной следует наводить порядок? «Предоставить», чтобы не извратилась природа, «самой себе», лишь бы не нарушились ее свойства. Не извратится, не нарушится природа Поднебесной – какой еще нужен порядок?

Древле Высочайший начал наводить порядок. Поднебесная возликовала. Люди возрадовались и лишились покоя.

Терзатель стал наводить порядок. Поднебесная опечалилась. Люди возрыдали и лишились радости.

Можно ли жить без покоя, без радости? От избытка радости у человека возрастает сила Ян, от чрезмерного гнева – сила Инь. От перерасхода Инь и Ян нарушается чередование времен года, смешиваются тепло и прохлада, а это вредно для тела. Человек радуется и сердится не ко времени, теряет равновесие, мысли разбегаются, работа не спорится. Тут-то возникают высокомерие и немилость, превосходство и угнетение. Следом идут разбойник Чжи, мудрый учитель Цзэн и Хронист Ю. Начни по всей Поднебесной награждать добрые дела, разве управишься? Начни по всей Поднебесной наказывать злодейства, разве управишься? Поднебесная велика, наград и наказаний не хватит. Со времен Трех Династий только и разговору, что о наградах–наказаниях. Где досуг, чтобы насладиться покоем, простыми чувствами? Наслаждаясь утонченным зрением, требуют ярких и пестрых красок; наслаждаясь изощренным слухом, требуют высоких и низких звуков. Наслаждаясь милостью, нарушают естество; наслаждаясь справедливостью, нарушают законы природы. Наслаждаясь обрядами, разводят лицемерие; наслаждаясь музыкой, насаждают разврат; наслаждаясь мудростью, насаждают высокомерие; наслаждаясь знаниями, насаждают порок.

Если бы Поднебесная покоилась в природном и обычном, эти наслаждения могли бы спокойно остаться, спокойно исчезнуть. Ныне же, не находя успокоения в природном, из-за наслаждений – друг друга на части рвут, в узел закручивают, всю Поднебесную ввергли в смуту. Кто же откажется от наслаждений? Ради них постятся, колени преклоняют. Изображая наслаждение, поют и танцуют. Что с этим поделаешь?

2

Робкий Дылда спросил Лао Цзы:

–. Не упорядочив Поднебесную, как исправить сердца людей?

– Тише! – ответил Лао Цзы. – Не тронь человеческого сердца! Смиришь его – человек унизится, возвысишь – человек возгордится. Так создают рабов и убийц. Сердце – то нежное и слабое, не совладает с крепким и сильным; то твердое, словно резец – гранит драгоценный камень. То вспыхнет пламенем, то холодно, как лед. Меняется мгновенно, дважды обежит все четыре моря, пока презрительный взгляд сменится благосклонным. В покое не дрогнет, словно пучина, но двинется – взовьется к небесам. Своевольное, гордое, необузданное. Такое человеческое сердце!

3

Ныне Поднебесную объял ужас. Появились презираемые, появились почитаемые. А еще появились конфуцианцы и моисты-законники. Стали подозревать друг друга и в радости, и в гневе. Умные и глупые обманывают, добрые и недобрые порицают, лживые и правдивые высмеивают, и Поднебесная приходит в упадок. Пустили в ход топоры и пилы, стали казнить по отвесу и уровню, пытать долотом и шилом. Ввергли Поднебесную в смуту и преступления. Достойные скрылись среди гор и утесов, государи, владеющие тьмой колесниц, от страха дрожат в храмах предков.

Ныне обезглавленные лежат друг на друге, закованные в колодки толкутся, приговоренные стоят в очереди у плахи. А между закованными в наручники и колодки появляются конфуцианцы и законники, расхаживают на цыпочках, разводят руками. О ужас! О позор! О бесстыдство!

4

Желтый Предок девятнадцать лет правил Поднебесной. Как-то услышал, что на вершине горы Единения Пустоты обитает Всеобъемлющий Совершенный. Пошел к нему и сказал:

– Слышал, что Учитель постиг Истинный Путь. Хотел бы узнать о его сути. Стремлюсь постигнуть суть Неба и Земли, дабы взращивать пять злаков для прокормления народа и направить Инь и Ян на благо всего живого.

– Спрашиваешь о сути, а занимаешься вредным вздором, – ответил Всеобьемлющий Совершенный. – Как ты управляешь Поднебесной? Дождь выпадает прежде, чем пары сгустятся в облака. Листья и травы опадают, не пожелтев. Солнце и Луна тускнеют. Весь погряз в мелочах, не достоин беседы об истинном.

Желтый Предок удалился, сложил с себя управление, построил хижину с циновкой из белого пырея, провел праздно четыре луны и снова пошел к Учителю. Всеобъемлющий Совершенный лежал головой к Югу. Желтый Предок подполз на коленях, дважды поклонился и спросил:

– Слышал, Учитель постиг Истинный Путь. Дозвольте спросить, как управлять собой?

Всеобьемлющий Совершенный поспешно поднялся и воскликнул:

– Отлично спрошено! Сядь, я поведаю тебе о ДАО.

5

Носимый вихрями, Полководец Облаков странствовал на Востоке и повстречал Безначальный Хаос, который прогуливался, попрыгивая по-птичьи, похлопывая себя по бедрам. Полководец Облаков остановился и спросил почтительно:

– Что почтенный старец делает?

– Прогуливаюсь, – отвечал Безначальный Хаос, продолжая попрыгивать и похлопывать.

– Позвольте спросить...

– Фу!

– Небо беспокойно, Земля бесплодна, природа в разладе, времена года в беспорядке. А я-то собирался согласовать стихии, прокормить все живое. Как быть?

– Не знаю, не знаю, – отвечал Безначальный Хаос, похлопывая, попрыгивая, покачивая головой.

Года через три, странствуя на Востоке, Полководец Облаков миновал равнину Домовладельцев, снова заметил Безначального Хаоса, радостно поспешил к нему и спросил, кланяясь:

– Равный Небу не забыл меня? Равный Небу не забыл меня?

– Что могу сказать? Парю, не ведая зачем. Несусь, не ведая куда. Стоит ли странствовать? Стоит ли утруждаться? Все идет своим путем.

– Я бы и сам парил, не ведая, да вот народ следует за мной повсюду. Что с ним поделаешь? Хоть слово одно скажите!

– Ладно. Основа основ расшатана, суть извращена. Изначальное не проявлено. Звери разбегаются, птицы поют по ночам, деревья и травы сохнут, гибнут даже гады и насекомые. Виноваты те, кто наводит порядок среди людей.

– Что же мне-то делать?

– Ах! Все суета! Иди к себе потихонечку.

– Хоть еще словечко! Когда еще встретимся!

– Ах! Укрепляй сердце, предайся недеянию. Все само устроится. Забудь о себе, забудь о людских порядках. Слейся с Первоначальным Единством. Освободи разум, стань, как неодушевленный, спокоен, и все живое станет самим собой, каждый неосознанно вернется к своему корню. Не ищи его, не спрашивай его имени, не выпытывай о нем. Все возродится само.

– Я обрел искомое, – сказал Полководец Облаков.

12. НЕБО И ЗЕМЛЯ

1

Небо и Земля огромны, но изменяются равномерно.

Творения неисчислимы, но подчиняются общему закону.

Людей и рабов множество, но хозяин у них – царь.

Царь исполнен добродетели – ДЭ, совершенствуется природой. Потому говорится:

«Древле управляли Поднебесной недеянием, одной лишь ДЭ».

Слова «царь Поднебесной» имеют смысл, если соответствуют ДАО; долг царя и его помощников ясен, если соответствует ДАО; дело каждого посильно, если соответствует ДАО; бесчисленное множества едино, если соответствует ДАО. Общее для Неба и Земли – ДЭ, единое в бесчисленном – ДАО. Высший правит, постановляя; способный учится мастерству. Мастерство определяется постановлениями, постановления определяются долгом, долг определяется ДЭ, ДЭ определяется ДАО, ДАО определяет себя. Потому говорят: «Кто древле пас Поднебесную, не знали страстей, и Поднебесная благоденствовала. В недеянии развивалась тьма существ. В глубинном покое народ утверждался».

Записи гласят: «В единении тьма постановлений выполняется сполна. Откажись от алчности, успокоятся боги и предки».

2

Учитель сказал:

– ДАО объемлет и покрывает творение. Безбрежно! Огромно! В нем благородный омывает сердце.

Благо благородному, все постигшему, все объявшему, и дела, и мысли! Все стекается к нему, словно потоки в низину. Он же оставляет золото лежать в горах, жемчуг покоиться в океане.

3

Учитель сказал;

– О ДАО! Глубоко! Прозрачно-чисто! Без него не запоют металл и камень. Металл и камень звучны, тронь – откликнулся. Кто же тронул, кто заставил звучать всю тьму творений?

4

Высочайший любовался княжеством Цветущим, и Страж Границы сказал:

– Разрешите пожелать мудрому долгой жизни.

– Не надо, – ответил Высочайший.

– Тогда богатства.

– Не надо.

– Много сыновей.

– Не надо.

– Долголетия, богатства, сыновей все жаждут, отчего же мудрый один не жаждет?

– Много сыновей – много тревог, – ответил Высочайший. – От богатства хлопоты, от старости поношения. Только помеха для Добродетели.

– Я думал, ты мудрый, а ты, выходит, благородный, – сказал Страж. – На свете тьма людей, все при деле. Дать сыновьям занятие, не будет и тревог. Богатство раздать людям, не будет хлопот. Мудрый живет, как перепел, кормится, как птенчик, странствует, как птица, не оставляя следов. Поднебесная следует закону, он благоденствует вместе со всеми. Поднебесная заблуждается, он праздно укрепляет добродетель. Когда лет за тысячу жить надоест, улетает на белом облаке в обитель бессмертных предков, куда не достают беды. Телу никакого вреда, откуда взяться поношению?

И Страж пошел прочь.

– Дозвольте спросить... – начал Высочайший.

– Изыди, – ответил Страж.

5

Изначально небытие. Не было бытия, не было имен. Возникло единое, еще вне формы. Неоформленное разделяется, но не отделяется. Это – жизнь.

В движении зарождается нечто, развивается, обретает форму. Форма - это тело, заключающее душу. Каждая форма следует своей природе. Природа, совершенствуясь, стремится к первообразу – ДЭ.

Первозданное ДЭ стремится к изначальному, в изначальном становится пустым, в пустоте – великим. Словно бы хор поет без слов, сомкнув губы. Бессловесный хор заполняет Небо и Землю. Смутно заполняет, то ли глупо, то ли неосознанно, изначально-первозданно, согласно-тождественно ДАО.

6

Изначальный Туман шел к Востоку, к Великой Пучине, и на берегу Восточного Моря повстречал Легкий Ветерок. Легкий Ветерок спросил:

– Куда собрались?

– К Великому Океану.

– Зачем?

– Хочу там побродить. Великий Океан, знаешь, это то, что не наполняется, сколько в него ни вливай, не иссякает, сколько из него ни выливай!

– А о народце с глазами впереди Учитель не думал? Послушать бы о мудром правлении!

– Всеобщее благо среди Четырех Морей – радость мудрого правителя; общие дары, всем поровну – покой для него. Народ без него огорчен, как дитя без матери; напуган, как заблудший пешеход. При нем у всех изобилие, а откуда – неведомо; еды и питья вдоволь, а от кого – неизвестно. Дела сами собой совершаются, слова сами собой произносятся, Поднебесная сама развивается. Только и всего.

7

Срубили столетнее дерево. Отрубили часть ствола, вырезали жертвенный сосуд, украсили черным и желтым узором. Обрубок бросили в канаву.

Сравним жертвенный сосуд с обрубком в канаве. Сколь различны красота и уродство! Но и сосуд, и обрубок равно утратили жизнь.

13. ДАО ПРИРОДЫ

1

В ДАО природы подвижно, безостановочно творится тьма явлений и созданий.

В ДАО предков подвижно, безостановочно обращается Поднебесная.

В ДАО мудрецов подвижно, безостановочно умиротворяются народы и царства.

Познай природу, постигни мудрость шести стихий и четырех времен года, предков и царей, предайся течению, не проявляйся, покойся.

Мудрый покоится не оттого, что покой ему нравится. Тьма явлений не заслуживает беспокойства, вот он и покоится. Тихая вода отражает каждую ресничку. Строитель принимает за уровень поверхность неподвижной воды, от нее все измеряет. Вода в покое чиста, тем паче разум. Спокойное сердце мудрого – зеркало Неба и Земли, мерило тьмы созданий.

Пустота, покой, безмятежность, безразличие, уединение,тишина, недеяние – уровень Неба и Земли, уровень природы. Пустота, покой, безмятежность, безразличие, уединение, тишина, недеяние – основа мироздания. Кто постиг, станет лицом к Югу, станет государем, как Высочайший. Кто постиг, станет лицом к Северу, станет советником, как Ограждающий. Опираясь на основу, стать над всеми – достоинство предка, царя, Сына Неба. Опираясь на основу, остаться внизу – путь мудрого, скрывающегося, царя невенчанного. Никто в Поднебесной не сравнится красотой с безыскусным и простым. Он с природой един, с людьми един. Единение с людьми – наслаждение. Единение с природой – Блаженство изначальное.

Чжуан Цзы сказал:

– О мой Учитель! О мой Учитель! Тьму созданий перемалываешь, а не жесток; тьму поколений воспитываешь, а не милосерд. Старше самой древней древности, а не стар. Облекаешь Небо и Землю, лепишь и отливаешь тьму созданий, и неутомим. О, Блаженство! Говорят: «Познавшему блаженство, жизнь – явление природы, смерть – смена состояния. Его покой – Инь; его движение – Ян». Нет для него ни гнева Небес, ни людского порицания, ни бремени судьбы, ни кары предков. Говорят: «В его движении – Небо, в его покое – Земля. Сердце в едином обосновалось; все творение покорилось ему. Слова исходят из пустоты и покоя, наполняют Небо и Землю, пронизывают тьму созданий – вот блаженство!»

Блаженство – достояние мудрого пастуха Поднебесной.

2

Люди ценят иные речи и записывают для памяти. Записи – это слова. В словах есть ценное – мысль. Мысль откуда-то происходит. Откуда – в словах не передается. И все же речи ценят, записывают, читают вслух. Стоит ли? Ценят их не за ценное! Смотрю – вижу форму и цвет; слушаю – слышу звуки, названия. Увы! Форма и цвет, названия и звуки не раскрывают сути. Неужели не ясно, что «знающие не говорят, говорящие не знают»?

3

Хуаньгун в тронном зале читал нараспев книгу. Рядом во дворе работал колесный мастер Маленький. Вдруг отложил молоток и долото, вошел в зал и спросил:

– Осмелюсь задать вопрос: что распевает государь?

– Слова мудрецов, – ответил Царь.

– Где же сами мудрецы?

– Почили в древности.

– Значит, государь повторяет мертвые слова мертвых людей?

– Как смеет ремесленник судить о книге, которая восхищает государя, Единственного и несравненного? Говори! Скажешь плохо – умрешь!

– Ваш покорный слуга вспомнил свое дело. Работаю медленно – самому легко, а колесо непрочное. Спешу – тяжело, а колесо неровное. Не спешу и не медлю – руки работают, сердце радуется, дело ладится. В чем тайна? Словами не скажешь! Даже сыну не смог передать! Оттого-то, отработав семь десятков годов, все еще мастерю колеса. Что же способны передать древние люди? Вот и сказал: государь твердит мертвые слова мертвых людей.

14. ВРАЩАЕТСЯ ЛИ НЕБО?

1

Небо, оно вращается? Земля, она покоится? Солнце и Луна как-то связаны? Кто-нибудь это устроил? Кто-нибудь эти связи установил? От нечего делать толкнул и привел в движение? Где скрытая сила? Почему движение не останавливается? Облака порождают дождь или дождь порождает облака? Кто-нибудь посылает эти обильные даяния? Развлекается от нечего делать? Ветер возникает на севере, несется на восток, на запад, блуждает в вышине. Он что, чье-то дыхание? Кто-то от нечего делать дует? Дозвольте спросить, в чем причина?

– Подойди, я тебе объясню, – сказал Зовущий Колдун. – Есть шесть полюсов, пять элементов. Цари и предки должны с ними считаться, и будет порядок. Когда же из реки Ло явилась волшебная черепаха с девятью начертаниями, возникла письменность и порядок установился образцовый. Изобилие достигло предела. Небо, как зеркало, озаряет Землю, Земля поддерживает Небо. И все по милости предков.

2

Дан, верховный жрец княжества Шан, спросил Чжуан Цзы о милости.

– Милостивы тигры и волки, – ответил Чжуан Цзы.

– Как то-есть?

– Разве волчица и волчата не преданы друг другу?

– Хотелось бы узнать о настоящей милости.

– Для настоящей милости нет родства.

– Дан слышал, что без родства нет преданности, без преданности нет почитания родителей. Как же может быть милость без почтения к родителям?

– Мы о чем говорим, о почтительности или о милости? Настоящая милость возвышенна. Почему, вступая с юга в княжество Ин, не замечаешь на севере гору Миншань? Потому что она слишком далеко.

3

Я играл мелодию Инь и Ян, озаренную сиянием Солнца и Луны. Звуки то прерывались, то длились, то нежные, то суровые, изменчиво однообразные. Звуки заполнили всю долину широко и вольно. Души предков и боги таились во мраке, Солнце и Луна, планеты и звезды текли своим путем. Я удерживался в пределах, уносился с беспредельным. Размышляя о них, не смог постичь; взирая, не смог увидеть; устремляясь вслед, не смог догнать. Бездумно стоял на пути к четырем пустотам, опираясь на высокий платан, и пел. Ничего не достиг, ничего не увидел, и вот – тело наполнилось пустотой, успокоилось.

Я снова заиграл, прилежно сочетая мелодию с жизнью природы. Звуки возникали беспорядочно, неясно, будто лесные заросли. Сумрачная, смутная, почти беззвучная мелодия ниоткуда не исходила, она висела в глубокой тьме. Одни слышали в ней умирание, другие – рождение; одним чудились плоды, другим – цветение. Она струилась, рассеивалась, уклонялась, нигде не останавливалась. Творческое начало природы еще не пробудилось, а душа насторожилась, прислушалась. Это мелодия естества: слов нет, а сердце радуется. Род Хозяев Огня прославил ее в гимне:

Вслушайся – звука ее не услышишь,
Образ ее не уловишь взором,
Небо заполнит, наполнит Землю,
Облегая края и концы Вселенной.

Ты захотел услышать ее, но не воспринял. Оттого и пришел в смятение.

(Из наставлений Ши Цзиня Золотого, музыканта)

4

При совершении обряда, прежде чем вынести соломенную собаку, ее укладывают в корзину, покрывают узорчатым платком. Усопший и Жрец долго постятся, спят под ней, чтобы увидеть вещий сон. После обряда чучело выбрасывают. Прохожие топчут ему голову и спину. Солому жгут в очаге, чтобы сварить пищу. Если же кто снова подберет чучело, уложит в корзину, накроет узорчатым платком и заснет под ним, он засорит глаза и увидит жуткий сон.

В лодке плавают по воде, но толкать лодку по суше – не значит ли застрять на месте? Древность не отлична ли от нашего времени, как вода от суши? Применять ныне в Лу древние порядки Чжоу – не то же ли, что толкать лодку посуху? Трудно и бесполезно. Притом для здоровья вредно.

Сравнивать обряды и долг, законы и меры трех владык и пяти предков – что сравнивать хурму и грушу, мандарин и помелон. Вкусны-то все, да вкус разный.

Одень обезьяну в царский халат; станет кусать, грызть, дергать, тащить, пока не сорвет.

Древле прекрасная Си Ши раз нахмурилась, оттого что заболело сердце. Стар и млад на нее залюбовались. Тогда уродина Дун Ши, вернувшись в родную деревню, тоже начала хмуриться и хвататься за сердце. Так богачи запирали ворота и не высовывались, а кто победнее, удирали вместе с семьей.

5

Конфуций дожил до пятидесяти лет и одного года и лишь тогда услыхал о ДАО. Отправился на юг, достиг Пэй, пришел к Лао Цзы. Тот сказал:

– Слыхал, слыхал о добродетельном с Севера. Обрели путь?

– Нет еще.

– Где же искали?

– В мерах и числах. За пять лет не обрел.

– Где же еще?

– В Инь и Ян. За десять лет и два года не обрел.

Тогда Лао Цзы сказал:

– Если бы ДАО можно было поднести в дар, каждый поднес бы государю; если бы можно было подать, каждый подал бы родителям; если бы о нем можно было поведать, каждый поведал бы братьям; если бы ДАО можно было вручить, каждый вручил бы сыновьям и внукам. Но этого сделать нельзя.

6

Лао Цзы сказал:

– Случается, провеивая мякину, засорить глаз – света не взвидишь. Комар укусит – ночь не заснешь. Но нет смуты большей, чем печаль о милости и справедливости. От нее смущается сердце. Вам бы вспомнить о простоте Поднебесной, вы бы двигались, как ветер, останавливались и возвращались. Что носитесь, будто потеряли единственного сына, бьете в неподвижные и переносные барабаны? Лебедь бел не оттого, что каждый день купается, ворона черна не оттого, что. все время пачкается. Простота черного и белого не стоит споров, красота имени и славы не стоит усилий. Говорят, когда источник пересохнет, рыбы на мели друг друга жалеют и смачивают своей слюной. Но для них-то бы лучше, ни о ком не думая, плавать в просторах рек и озер.

7

Конфуций сказал Лао Цзы:

– Мне удалось привести в порядок шесть основ: песни, предания, обряды, музыку, гадания, хронику «Весны и Осени». Все понял и постиг, чтобы укорить семьдесят двух князей, истолковать законы древних государей, отыскать следы деяний владык Чжоу и Шао. И ни один повелитель не желает этого применять! Обидно! Сколько трудов положил, сколько убеждал, разъяснял учение!

– Повезло тебе, что ты не дошел до настоящего царя, –.сказал Лао Цзы, – В твоих «шести основах», действительно, следы деяний древних. Но как они проложены, эти следы? Следы остаются от башмаков. Разве следы – это башмаки?

15. ПОЛНЫЕ СУРОВЫХ ДУМ

1

Полные суровых дум, возвышенные покидают мир, отвергают пошлость. Рассуждают о высоком, возмущаются низменным. Надменны и только. Это по нраву мужам гор и долин, что презирают толпу, что высыхают, как дерево, исчезают в пучине.

Превозносят милость и справедливость, преданность и доверие, почтительность и скромность. Повествуют об отказе от власти, о передаче престола. Совершенны и только. Это по нраву мужам, что успокаивают мир, странствуют, обучают и поучают.

Прославляют великие подвиги, громкую славу, пекутся о церемониях между государем и советником, между высшими и низшими. угодливы и только. Это по нраву мужам придворным, что заискивают перед государем, укрепляют царство, захватывают чужое, домогаются наград.

Ищут пристанища на болотах и озерах, скрываются в безлюдных местах, удят рыбу, праздно наслаждаются. Бездеятельны и только. Это по нраву мужам рек и морей, что, скрываясь от мира, предаются праздности. Вдыхают и выдыхают, очищаются и наполняются, расслабляются, как медведь в спячке, вытягиваются как журавль. Здоровы и только. Это по нраву мужам, что копят ДАО, питают тело, чают обрести долголетие Пэн Цзу.

Но все прекрасное с теми, кто возвышен без суровых дум, совершенен без милости и справедливости, служит без наград, празден без уединения, здоров без усилий, забыв обо всем, всем обладает и безмятежен без предела.

16. ИСПРАВЛЯЮЩИЕ ДУШУ

1

Чтобы исправить душу, вернуть в соответствие с природой, прибегают к пошлым учениям. Погрязшие в страстях, желая обрести первозданную ясность, следуют пошлым мыслям. Что за невежество!

Древле, постигая ДАО, знания обретали безмятежностью. Знания рождались, но не употреблялись в дело. Знания увеличивали безмятежность. Безмятежность и знания взращивали друг друга, и душа развивалась в естественном равновесии. ДЭ – это равновесие, ДАО – естество.

ДЭ вмещает все свойства, и милость тоже. В ДАО сливаются все законы, и справедливость тоже. Люди древности еще в Хаосе обретали безмятежность. Тогда Инь и Ян мирно соединялись, души предков и боги не карали, времена года почти не различались, живая тварь не страдала, никто не умирал преждевременно. Когда же ДЭ стало ослабевать, явились в Поднебесной Хранитель Огня и Податель Мяса. Люди покорились, но единство утратили. ДЭ еще чуть-чуть ослабело. Пришли Священный Земледелец и Желтый Предок. Люди смирились, но покой утратили. ДЭ ослабело совсем, в Поднебесной прославились Высочайший из рода Гончаров и Ограждающий из рода Тигроловов. Тут-то завели управление и просвещение, извели простоту и чистоту. Еще добавили красоту и многознание... Тут-то начались в народе смуты и беспорядки. Словом, мир утратил ДАО, ДАО покинуло мир. ДАО не могло поднять мир, мир не мог поднять ДАО. Даже если мудрый не уходил в лес и горы, его ДЭ оставалось скрытым. Сам-то он, может, и не скрывался. Кто древле назывался отшельником, вовсе не скрывался и не

прятался. Не замыкал уста и не молчал, не таил знаний. Это они все врут, те, кто сочинил учение о Времени и Судьбе, конфуцианцы! Стоило их «Времени-Судьбе» заполнить Поднебесную, исчезли те, кто мог возвратиться к единству, исчезли бесследно! Это не «Время-Судьба», это великая напасть Поднебесной!

Древле хранящие ДАО не блистали красноречием, не терзали Поднебесную многознайством. Потихоньку, в своем жилище, возвращались к подлинной природе, к цельности. Радость цельности – обретение желанного. Но древле желанными не называли колесницу с высоким передком и парадную шапку. Только ту радость, которой ничего больше не нужно.

17. С ОСЕННИМИ РАЗЛИВАМИ

1

С осенними разливами сотни потоков переполнили Реку. С одного берега на другом нельзя было отличить буйвола от коня. Дядя Реки возрадовался, что обрел у себя всю красу Поднебесной.

Пустившись по течению к Востоку, достиг Северного Океана. Взглянул иа Восток и не увидел другого берега. Дядя Реки повертел головой, оглядел водный простор, вздохнул и обратился к Северному Океану:

– Есть поговорка: «Узнал о ДАО малую частицу и мнит, что с ним никто не сравнится». Это обо мне. Еще слышал, как мало ценили знания Конфуция, как презирали Старшего Ровного. Ныне узрел твою неисчерпаемость, не то еще долго смешил бы постигающих ДАО.

Северный Океан сказал;

– С Лягушкой из колодца не толкуй о море, мошку-поденку не спрашивай о зиме. Не толкуй с тупицей о ДАО, этому его не учили. Ныне ты покинул свои берега, полюбовался великим простором, понял свою малость. Можно говорить о великом законе. Океан огромен! Тьма потоков день за днем вливается – не переполнен. Потоки вод низвергаются в Пучину бездонную – не опорожнен. Ни весной, ни осенью не мелеет, не разливается. Но себя я великим не считаю.

В сравнении с Небом и Землей, Инь и Ян разве я не мелкий камешек, не кустик на горе? Четыре Моря меж Небом и Землей не похожи ли на впадины от камней посреди болота? А Срединное Царство меж четырех морей не похоже ли на зернышко в амбаре?

Имен созданий тьмы и тьмы, «человек» – одно из наименований. В сравнении с тьмой существ и явлений не подобен ли человек волоску на конской шкуре? Где тут место для деяний Пяти Предков, борьбы Трех Династий, забот милостивых, хлопот служилых? Куда вместится слава Старшего Ровного, отвергшего престол, и многознание Конфуция?

– Значит, – спросил Дядя Реки, – Небо и Земля - самое большее, кончик волоска – самое малое?

– Нет! – ответил Северный Океан. – Время бесконечно, многообразие неисчерпаемо, постоянство недостижимо, конец не совпадает с началом. Малое не мало, большое не велико. Говорят, известное всегда меньше неизвестного, ибо время жизни человека меньше времени, прошедшего до его рождения. С помощью столь малого как познать столь огромное? Достаточно ли измерить кончик волоска, чтобы познать мельчайший зародыш? Довольно ли познать Небо и Землю, чтобы исчерпать бесконечное пространство?

– Верно ли говорят: «Мельчайшее не имеет образа, величайшее необозримо»?

– Крупнейшее можно выразить в словах; мельчайшее можно постичь мыслью. Невыразимое ни словом, ни мыслью не зависит от размеров. Потому-то мудрый не пытается отделить малое от большого, отличить правильное от неправильного. Постигнув ДАО, пребывает в безвестности. У великого человека нет самого себя.

– Но если не различать большое и малое, внешнее и внутреннее, как отделить благородных от презренных, великих от ничтожных?

– ДАО не знает благородных, не знает презренных. Человек ценит себя, других презирает. Кто сам решает, быть ему благородным или презренным? Если назвать большим то, что считают большим, все в Поднебесной окажется большим; если назвать малым то, что считают малым – все в Поднебесной окажется малым. Слыхал ведь поговорки: «Небо и Земля – зернышко», «Кончик волоска больше горы». Все в сравнении!

Признать ли достойным то, что одобряют? Все придется одобрить. Признать ли недостойным то, что осуждают? Все придется осудить. Вот Высочайший и Терзатель – каждый себя одобрял, а другого осуждал.

Что благородно, что презренно? Балкой можно пробить городскую стену, но нельзя заткнуть нору. Рыжий Быстроногий, Рыжий Черногривый пробегали в день тысячу ли, но мышей ловили, надо полагать, хуже кошки. Сова и филин ночью увидят блоху, днем не разглядят гору. Говорят: «Восхвалять истинное и осуждать ложное, восхвалять порядок и осуждать смуту – значит не понимать закона природы». Все равно что восхвалять Небо и осуждать Землю, хвалить Ян и бранить Инь. Ясно, это не годится. Как узнать, где ворота благородного, где презренного, где дома малых, где великих! Молчи уж, Дядя Реки!

– Что же мне тогда делать, чего избегать? – спросил Дядя Реки. – Как же мне, в конце концов, быть?

– Не упорствуй в своих мыслях, не препятствуй ДАО.

Не поступай всегда одинаково, с пути собьешься.

Будь благодарен за дары природы. Будь суров, как беспристрастный государь.

Будь доволен, как бескорыстный бог земли, принимающий жертвоприношение. Охвати бесконечное пространство, наполненное существами и явлениями, не вникай, что лучше, что хуже. У ДАО нет начала и конца, у всего в мире есть рождение и смерть. Годы нельзя повторить, время нельзя повторить. Жизнь любого создания подобна стремительному бегу. Что тебе делать, чего избегать? Подожди, со временем сам изменишься.

2

Конфуций странствовал в местности Куан. Сунцы окружили его в несколько рядов. Он же не переставал петь, перебирая струны.

– Как? Учитель развлекается? – спросил, входя, Цзылу.

– Подойди, я тебе объясню, – ответил Конфуций.– Беды я давно опасался, но избежать не смог – значит, судьба. Удачи давно добивался, да не достиг – значит не время. При Высочайшем и Ограждающем все благоденствовали, но не по заслугам. При Терзателе и Губителе все страдали, но не по своей вине. Такие обстоятельства, такие времена.

Мужество рыболова – не избегать дракона, мужество охотника – не уклоняться от тигра и носорога. Мужество бойца – встретить смерть, как жизнь, скрестив сверкающие клинки. Мужество мудрого – бестрепетно встретить великое бедствие, зная, что беда от судьбы, а удача – от времени. Ступай, Ю! Участь моя предрешена!

Но тут вошел латник и сказал:

– Преследовали Яна Тигра, по ошибке окружили Учителя. Ныне снимаем осаду.

Попросил разрешения откланяться и ушел.

3

Гунсунь Лун сказал княжичу Моу:

– Лун с юности изучал науки, постиг пути древних, понял справедливость и милость, обнял тождество и различие, разделил твердость и белизну, истинное и неистинное. Утруждался в сотне школ, победил многих искусных спорщиков, вроде бы достиг высшего проникновения. Ныне услышал речи Чжуан Цзы и ничего не понял. В чем я от него отстал?

Княжич Моу, опираясь о столик, улыбнулся, вздохнул глубоко, глянул в небо и сказал:

– Не слыхал, что сказала Лягушка из Обмелевшего Колодца Черепахе из Восточного Моря? «Навестили бы, посмотрели бы, до чего мне привольно живется! Выберусь наверх, прыгая по стенкам; спущусь обратно, отдохну в стенной выбоине. Погружаюсь в воду до подмышек, до подбородка; ступаю в ил по колено. Все меня боятся, и червяки, и головастики. Прыгать, сидеть, нырять в колодце, владеть целой лужей – это ли не высшее блаженство?» Ну, Черепаха попробовала ступить в лужу левой ногой да и застряла. Попятилась, потопталась. Рассказала Лягушке кое-что о море. Та и рот разинула.

Ты вот хочешь постигнуть учение Чжуан Цзы, чтобы с ним поспорить. Не слышал разве, как младшие сыновья из Шоулина учились ходьбе в Ханьдане? Новой сноровки не обрели, старую привычку забыли. Домой вернулись ползком.

Гунсунь Лун поспешил удалиться, не успев закрыть рта.

4

Чжуан Цзы удил рыбу в реке Бушуй. Прибыли два знатных мужа из княжества Чу и передали от князя:

– Желал бы обременить Учителя государственной службой.

Не оборачиваясь, не выпуская удочки, Чжуан Цзы ответил:

– Слыхал, у вас в Чу есть священная черепаха. Три тысячи лет ее панцирь хранится в храме предков, под покровом и в драгоценном ларце. Так что для черепахи лучше: быть мертвой и почитаемой или жить и шлепать хвостом по грязи?

– Лучше, конечно, жить и шлепать хвостом по грязи, – ответили знатные посланцы.

– Вернитесь же и скажите князю, что я тоже хочу шлепать хвостом по грязи.

5

Чжуан Цзы пошел навестить Благотворца. Тот служил советником в Лян. Кто-то советнику шепнул:

– Чжуан Цзы, наверное, зарится на ваше место.

Благотворец перепугался. Три дня, три ночи по его приказу по всей стране искали Чжуан Цзы. А Чжуан Цзы пришел к нему сам и спросил:

– Слыхали про Юного Феникса, что водится на юге? От Южного океана летит к Северному, ночует на вершине платана, ест чистые плоды, пьет из родника. И вот Феникс пролетал над совой, которая нашла дохлую мышь. Сова посмотрела снизу вверх, растопырила перья и крикнула: «Прочь!» Ты что, собрался отпугнуть меня от княжества Лян?

6

Чжуан Цзы и Благотворец остановились на мосту.

Чжуан Цзы сказал:

– Как приятно рыбкам резвиться в воде!

– Как ты, не будучи рыбой, – сказал Благотворец, – можешь знать, что ей приятно, а что нет?

– Как ты, не будучи мной, – сказал Чжуан Цзы,– можешь знать, что я знаю, а чего я не знаю?

18. ВЫСШЕЕ СЧАСТЬЕ

1

Есть ли в Поднебесной высшее счастье? Можно ли продлить жизнь? Как поступать, на что надеяться? Чего избегать, чего придерживаться?

Чего домогаться, чем пренебрегать?

Чего желать, что ненавидеть?

В Поднебесной почитают богатство, знатность, долголетие, доблесть. Ценят праздность, вкусные кушанья, легкие одежды, красивые лица, нежные звуки. Боятся бедности, зависимости, ранней смерти, унижения. Если не могут беззаботно отдыхать, вкусно есть, одеваться нарядно, любоваться красавицами, слушать музыку – страдают и печалятся. Глупо! Это же все для тела! А богачи, изнуряя себя в трудах, копят столько, что не успевают воспользоваться. Благородные изводят себя размышлениями, довольно ли они доблестны. Это-то даже телу чуждо!

Человек рождается вместе с горем, в глубокой старости теряет разум. Нужно ли телу такое долголетие? В Поднебесной превозносят геройскую доблесть. Герои жертвуют жизнью. Не знаю, доблесть ли это? Что за доблесть, если ее не достало сохранить жизнь себе? А разве не доблесть, если ее достало спасти жизнь другим?

Говорят: «Когда твоих советов не слушают, сиди смирно и не спорь». Вот У Цзысюй спорил и погиб, а не спорил бы, о нем никто бы не узнал. Так есть ли она, доблесть? Не знаю, в том ли счастье, за чем все бегут, точно боясь упустить, презирая опасность? Для меня это не счастье, хотя и не горе. Настоящим-то счастьем я считаю недеяние, а для всех оно мученье. Сказано: «Высшее счастье в отсутствии счастья, высшая слава в отсутствии славы». А еще говорят: «Небо и Земля бездействуют, но все свершают» Но кто достигнет недеяния?

2

Жена Чжуан Цзы умерла. Благотворец пришел отдать последний долг. Чжуан Цзы сидел на корточках, пел и пристукивал по донышку глиняной миски.

Благотворец сказал:

– Умершую, которая прожила с мужем до старости, вырастила детей, по-вашему, не стоит оплакивать. Но еще и развлекаться пением, постукивая в миску – не слишком ли это?

– Думаешь, не жалко, что ее нет больше? – сказал Чжуан Чжоу. – Очень жалко. Да вот задумался: когда-то она еще не родилась; не только не родилась, но не обрела формы; не только не имела формы, но и жизненной силы. Когда-то, слитая с неразличимым, неуловимым, обрела жизненную силу; жизненная сила, развиваясь, обрела тело; тело, развиваясь, обрело жизнь. Ныне прошла через новое развитие – смерть. Так сменяются времена года: весна и осень, лето и зима. Что плакать и причитать, если она покоится в вечном доме?

Я и перестал.

3

У границы Чу Чжуан Цзы наткнулся на голый побелевший череп. Стегнул прутиком и вопросил:

– Что причиной, учитель, сего состояния? Безрассудная жажда жизни? Секира, палач и плаха? Верность побежденному князю? Преступление, опозорившее отца и мать, жену и детей? Голод и холод? Тихая смерть после долгой жизни?

И лег спать, положив череп под голову.

В полночь во сне явился Череп.

– Что болтал, как заумник? Твои слова – суета живого. Хочешь выслушать мертвого?

– Хочу.

– Для мертвого нет государя, нет рабов, нет ни зимы, ни лета. Равномерно вращается с небом и землей. Таким счастьем не обладает даже царь, сидящий на троне лицом к Югу.

Чжуан Цзы не поверил. Спрашивает:

– Хочешь, замолвлю словечко Ведающему Судьбами? Тебя возродят с плотью и кровью, вернут отца и мать, жену и детей, соседей и друзей.

Череп отвечает сурово:

– Кто сменит царственное счастье на людские муки!

4

Разве вы не слыхали, как древле в окрестностях Лу опустилась морская птица? Правитель вышел ее приветствовать и устроил пиршество в храме Предков. Услаждали гостью музыкой, исполняя мелодию «Великое Цветение». Угощали мясом жертвенных животных. Но птица мигала глазами, грустила, кусочка не отведала, чарки вина не выпила. Через три дня умерла. Вот что значит потчевать птицу тем, что сам любишь!

19. ПОНИМАЮЩИЙ ЖИЗНЬ

1

Понимающий суть жизни не увлечется бесполезным, понимающий суть судьбы не займется тем, что нельзя изменить. Для поддержания тела, конечно, нужно многое, но бывает, что всего в избытке, а тело без поддержки. Чтобы жить, нужно, конечно, не расставаться с телом, но бывает, что с телом не расстаются, а жизнь теряют. Жизнь пришла – не отвергнешь, уходит – не остановишь. Увы! Ясно же, что пропитания тела недостаточно для поддержания жизни, что же все только этим и занимаются? Не лучше ли уйти от мира? Уходя от мира, сбрасываешь бремя. Сбросив бремя, выпрямляешься. Распрямившись, обновишься. Обновившись, приблизишься к ДАО. Но как же оставить дела, забыть о жизни? Оставив дела, перестанешь утруждаться, забыв о жизни, поймешь ее суть. Сольешься в единое целое с природой.

2

Даже мститель не сломает бесценного древнего меча, даже подозрительный не обвинит сброшенную ветром черепицу. Будет в Поднебесной всем всего поровну, не станет ни смуты, ни грабежей, ни войн, ни казней. ДАО взращивает естество, а не прихоти человеческие. Естество порождает человечность, прихоти – разбой. Не пресыщайся естественным, не пренебрегай человеческим – народ обратится к истине.

3

По дороге в Чу, выходя из леса, Конфуций увидел Горбуна. Тот ловил цикад, словно ягоды с куста собирал.

– До чего ловко! – воскликнул Конфуций. – Что, секрет знаешь?

– А как же! – отвечает ловец. – Как без секрета? Стою, словно старый пень, руки держу, как сухие ветки. Пусть Вселенная безгранична, пусть неисчислимы твари, мне одно ведомо – крылатые цикады. Почему бы мне их не ловить? Ничто в мире не заставит меня шелохнуться, ни на что в мире не сменяю крылышко цикады.

Конфуций обернулся к ученикам:

– Видели? Слышали, как надо собирать мысли, сгущать волю?

4

Янь Юань рассказывал Конфуцию:

– Пришлось мне тут переправляться через пучину Глубокая Чаша. Перевозчик правил лодкой, словно водяной бог. Спрашиваю: «Можно ли так научиться?»

Да, говорит, хороший пловец легко научится, а ныряльщик сможет управлять лодкой, даже если прежде ее в глаза не видал.

– Как бы это понять?

– Что тут понимать? Хороший пловец не боится упасть в воду, для ныряльщика любая пучина, что долина, лодка, что повозка на дороге. Пусть вокруг и гремит, и струится, и крутится, он все сделает играючи.

5

Конфуций сказал:

– Перед опасной дорогой, где одного из десяти убивают разбойники – отцы, сыновья, братья друг друга предостерегают, выходят только с воинами, слугами. Это верное суждение о возможной опасности. Но сколь заблуждается тот, кто забывает предостеречь сидящих за трапезой, возлежащих на ложе!

6

Чжоуский князь Величавый спросил Тянь Кайчжи:

– Слышал ты жреца Шэня на прогулке? Говорят, он изучает долголетие.

– Что мог услышать Кайчжи, стоя с метлой в воротах?

– Не увиливай, Тянь, – сказал князь.

– Слышал, – сказал Кайчжи, – озабоченный долголетием должен, как пастух, подгонять отстающих овец.

– Как это понять? – спросил князь.

– Жил Одинокий Барс на высокой горе в княжестве Лу. Пил одну воду, ни с кем не делил наживы. В семьдесят был гладенький, как дитя. Встретил его голодный тигр и сожрал.

А неподалеку жил Смелый Чжан в доме с высокими воротами и крепкими заборами. День-деньской принимал гостей. В сорок помер от лихорадки. Один воспитывал волю и характер, а на него напали снаружи. Другой заботился о внешнем, болезнь поразила изнутри. Оба не подгоняли своих отставших овец.

7

Жрец по имени Сородич в ритуальном облачении вошел в хлев для жертвенных животных и спросил кабана:

– Чего боишься? Не любо тебе разве, что тебя три луны откармливали, что я собираюсь десять дней поститься, трое суток бодрствовать, расстелю белый пырей, и твой крестец, твои лопатки возложу на резной жертвенник?

Заботившийся о Кабане сказал:

– Это хорошо, а еще лучше есть отруби и хрюкать в хлеву!

Заботившийся о себе сказал:

– Хорошо жить в почете, ездить на колеснице с высоким передком, носить парадную шапку, а после смерти упокоиться в пышном гробу.

Некоторые люди глупее кабанов.

8

Хуаньгун охотился на болоте. Гуань Чжун правил княжеской колесницей. Вдруг Хуаньгун увидел духа и схватил колесничника за руку:

– Видел что-нибудь, Отец Чжун?

– Ничего не видел.

Князь потерял сознание и надолго заболел.

Хуан Цзы Обличитель Гордыни сказал:

– Как это дух мог повредить князю? Князь себе сам повредил. От гнева или страха дыхание отлетает и не возвращается, вот его и не хватает.

– Но духи-то существуют? – спросил князь.

– А как же, – ответил Хуан Цзы. – За озером живет Соломенный Башмак, у очага – Высокая Прическа, в куче мусора на дворе обитает Гром, в низине у речного берега к северо-востоку отсюда – Лягушка, в низине на северо-западе обитает Домовой, в реке Водяной. В холмах живет Разноцветная Собака, в горах – Одноногий, в степи – Двуглавый Змей, в болоте – Змей-Вьюн.

– А этот вот, Змей-Вьюн, он как выглядит?

– Змей-Вьюн, – сказал Хуан Цзы, – толщиной со ступицу, длиной с оглоблю, в лиловом платье, в пурпурной шапке. Злой. Услышит грохот колес - выскакивает, обхватив голову руками. Кто его увидит, станет царем царей.

– Его-то и повстречал Единственный, – воскликнул князь, хохоча от радости. Поправил шапку и халат, усадил рядом Хуан Цзы. И болезнь прошла.

9

Плотник Счастливый вырезал деревянную раму для колоколов столь прекрасно, словно боги и духи создали. Князь Лу увидел раму и спросил:

– Видно, секрет знаешь?

– Какой у рабочего человека секрет? Задумал резать раму, начал поститься от всего сердца, и вот уже через три дня о награде, о жалованье забыл; постился пять дней – забыл о хвале и хуле; постился семь дней – о себе забыл: ни рук, ни ног, ни княжеского двора – все как смыло. Тогда-то пошел в лес смотреть на деревья. И увидел лучшее дерево в мире по форме и по сути, и в нем предстала мне рама воочию! А то ведь и затею бросил бы. Пришлось потом, конечно, малость руки приложить. Так оно и вышло.

20. ДЕРЕВО НА ГОРЕ

1

Гуляя в горах, Чжуан Цзы увидел огромное-преогромное дерево. Крона мощная, листва пышная. В это время мимо прошел Лесоруб. На дерево даже не глянул.

– Что не рубишь? – спросил Чжуан Цзы.

– Ни на что не годится, – ответил Лесоруб.

– Дерево ни на что не годится, потому и доживет до естественного конца, – сказал Чжуан Цзы. Вышел из лесу, спустился с горы и зашел навестить старого друга. Тот на радостях велел зажарить гуся.

– Позвольте спросить, – сказал мальчик-раб,– какого резать; у которого звонкий голос, или безголосого?

– Режь безголосого, – сказал хозяин.

Ученики спросили Чжуан Цзы:

– Дерево на горе ни на что не годно, потому сохранило жизнь. Певчий гусь годен на забаву, потому сохранил жизнь. Как Преждерожденный тут разберется?

– Чжоу постарался бы поместиться между годным и негодным... Нет, что ни говори, трудно!

2

Удалой с Юга от Рынка, из каторжных, встретил князя Лу. Князь был печален. Удалой спросил:

– Чем опечален государь?

– Изучал путь прежних владык, – ответил князь.– Совершенствовался в делах, почитал души предков, уважал добродетельных, трудился любовно и бескорыстно, а все же беды не избежал. Печально!

– Плохая у государя защита от зол и бед, – сказал Удалой с Юга от Рынка. – Пятнистый барс и лисица живут на горе, в лесу. Спят в пещерах, на отвесных скалах – по привычке. Ночью выходят на добычу, днем скрываются – по обычаю. Пищу добывают на отдаленных болотах, таятся и прячутся от людей, несмотря на голод и жажду – по опыту. И все же попадают в сети и ловушки. Никакой вины на них нет, одна красивая шкура. Как насчет княжества Лу? Может, оно вроде княжеской шкуры? Красивой, завидной шкуры?

3

Как хорошо отказаться от друзей, оставить учеников, бежать на болота, в заросли, носить грубые ткани и шкуры, есть желуди и каштаны. Пройдешь посреди стада диких зверей – ни одного не потревожишь. Стаю диких уток не вспугнешь. Зверей, птиц не испугаешь – тем более людей!

4

Конфуций спрашивает Учителя с Тутового Двора:

– Что же мне так не везет? Дважды изгоняли из Лу. Свалили дерево в Сун. Бежал из Вей, заметая следы, терпел бедствие в Шан и Чжоу, попал в осаду между Чэнь и Цай. Родные и друзья отдаляются, ученики разбегаются.

Учитель с Тутового Двора спрашивает:

– Слыхал о беглеце из Цзя по прозвищу Лесной? Спасаясь от врагов, бросил нефритовые регалии в тысячу золотом, посадил на спину сына-младенца и бежал. Некто спросил: почему сына унес, он что, дорого стоит? «Ничего не стоит». Меньше хлопот? «Хлопот с малышом не оберешься». Что же тогда бросили драгоценности, бежали с ребенком? «Родной ведь он мне», – ответил Лесной.

Связи служебные, государственные, выгодные разрываются в бедности, в несчастье. Связи родственные, природные в бедствии, в нужде укрепляются. Связи государственные пресны, как стоячая года, дружеские связи сладки, словно молодое вино. Государь и вблизи противен, родной человек и в разлуке сладок.

– Почтительно выслушал повеление! – сказал Конфуций. Пошел домой. Шел медленно, словно голова кружилась...

5

В заплатанном холщовом халате, в подвязанных сандалиях Чжуан Цзы проходил по городу. Навстречу – князь Вэй.

– Почему Преждерожденный в столь стесненном положении? – спросил князь.

Чжуан Цзы ответил:

– Рваная одежда и стоптанная обувь - не стесненное положение. Это бедность. Стеснен тот, кто не может проявить себя. Видел государь, как скачет обезьяна? Хватается за ветки дуба, перепрыгивает на кедр, на катальпу, на камфарное дерево, словно воздушная фея. Охотник – и то не выследит.

Но вот попала в заросли колючего терновника. Еле движется, озирается, вздрагивает. Гибкость, сила, ловкость – все при ней, но опора плоха, развернуться негде. Кто же ныне не стеснен среди взяточников и льстецов?

6

Чжуан Чжоу бродил по заброшенному кладбищу. Вдруг с юга прилетела странная птица: крылья – три-четыре локтя в размахе, глаза как плошки. Задела лоб Чжуан Цзы и села в каштановой роще. Он удивился:

– Что за птица! С такими крыльями – не улетает, с такими глазами – не видит.

Подобрав полы, натянув лук, стал подкрадываться.

Видит: цикада, наслаждаясь тенью, забылась – ее схватил богомол; наслаждаясь добычей, забылся – и богомола, и цикаду схватила странная птица; наслаждаясь добычей, забылась...

Чжуан Чжоу расстроился.

– Ах, – сказал он, – одно создание навлекает беду на другое, одно другое губит…

Лук опустил, повернулся и пошел. За ним Лесник, браня и угрожая. Чжуан Чжоу три луны не выходил из дома. Ученики испугались.

– Почему Учитель не показывается?– спросил Лань Це.

– Увлекся игрой явлений, забыл о себе, – ответил Чжуан Чжоу. – Смотрел в мутную лужу, потерял чистый источник. Бродил по заброшенному кладбищу, забыв о себе. Странная птица задела мой лоб и летала в каштановой роще, забыв о безопасности. А Лесник принял меня за браконьера

7

Янчжу заночевал как-то на постоялом дворе. У хозяина были две наложницы, красивая и безобразная. Красивой он приказывал грубо, с уродкой был ласков. Янчжу удивился, почему так.

– Красавица собой любуется, а я не вижу ее красоты, – сказал хозяин. – Безобразная смиренно служит, и я не вижу ее уродства.

21. ТЯНЬ ПОСТОЯННЫЙ

1

Тянь Постоянный в беседах с вэйским князем Прекрасным часто поминал некоего Водомера.

– Это ваш наставник? – спросил Прекрасный.

– Нет, односельчанин. Ценю его. Пару раз очень верно говорил про Учение.

– Так наставника у вас нет?

– Как же, есть.

–.Кто он?

– Учитель Кроткий. Живет в Восточном предместье.

– Что же вы, Преждерожденный, никогда о нем не упомянете?

– Мне, Тянь, упоминать о нем? Да он же человек настоящий! Разве я достоин?

2

Айгун, князь Лу, сказал Чжуан Цзы:

– У нас в Лу конфуцианцев много, а ваших, Преждерожденный, учеников нет.

– В Лу конфуцианцев мало.

– Как мало? Взгляните! Их сразу видно по одежде!

– Слыхал, будто конфуцианцы носят круглую шапку в память о Небе; квадратные туфли в память о Земле; носят у пояса на цветном шнуре нефритовое наперстье для стрельбы из лука – знак быстроты ума. Неужели благородный муж, познавший учение, станет рядиться? Государь, видно, думает иначе. А что, если объявить указ: «Те, кто носят конфуцианскую одежду, не зная Учения, будут обезглавлены!»

Указ оглашали пять дней. Круглые шапки, квадратные туфли скрылись из виду. Но вот перед воротами дворца остановился муж в конфуцианской одежде. Призвали, расспросили о государственных делах. В тысяче вопросов, тьме тонкостей оказался неисчерпаем. Чжуан Цзы сказал:

– Надо же, в княжестве Лу нашелся целый конфуцианец! Поистине, это много!

22. СТРАНСТВИЯ НА СЕВЕРЕ

1

Странствуя на Севере у истоков Темной Воды, на холме Незаметный встретились Знание и Недеяние.

– Хочу спросить, – говорит Знание,– как размышлять, как думать, как познать ДАО? Где пребывать, чем служить, как утвердиться в ДАО? Кто укажет путь? Как найти ДАО?

Недеяние в ответ ни слова. Не только молчит, но и не знает, что сказать.

Что делать? Знание возвращается на Юг, на берег Светлой Воды, восходит на холм Конец Сомнений. Там задает те же вопросы Возвышающемуся Безумцу.

– Ах! Знаю-знаю, сейчас скажу, – говорит Безумец и тут же забывает, что хотел сказать.

Что поделаешь? И вот идет Знание обратно во дворец Предков и там задает все те же вопросы Желтому Предку. Желтый Предок отвечает:

– Не размышляй, не думай – начнешь познавать ДАО. Нигде не пребывай, ничему не служи – утвердишься в ДАО. Никого не спрашивай о пути – найдешь ДАО.

– Вот, – радуется Знание, – мы с тобой это знаем, а те двое не знают. Куда им до нас!

Желтый Предок вздохнул.

– Тот, по имени Недеяние, поистине велик! Возвышающийся Безумец почти такой же. Ни тебе, ни мне к ним и не приблизиться! «Знающие не говорят, говорящие на знают»; ну и, понятно, «мудрый учит безмолвно». Милость может повредить, справедливость обидеть, ритуал обмануть. Потому-то говорится: ДЭ, чистота, появляется, когда утрачено ДАО, милость – когда утрачена чистота, справедливость – когда утрачена милость, ритуалы – когда утрачена справедливость. Следом за ритуалами – смута». Вот почему: «служа ДАО, день за днем избавляешься от лишнего, непрерывно избавляясь, достигаешь недеяния, а недеяние чего не достигнет?» Воплотившемуся вернуться к истокам бытия, конечно, трудно. Под силу только великому. Жизнь следует за смертью, смерть за жизнью; что здесь впереди? Рождение человека – сгущение вещества, смерть – рассеяние; что же горевать? Это общий закон для всего живого: сегодня дивное создание, завтра противная падаль.

А еще завтра из падали снова возникает дивное создание, и снова станет падалью. Говорят: «вещество Вселенной едино», вот мудрый и ценит единство.

Знание говорит:

– Но вот же Недеяние не отвечает не потому, что не хочет, а просто не знает. А Возвышающийся Безумец хотел поведать, а сам забыл, о чем разговор. А ты вот знал и сказал, и я теперь знаю. Почему же это мы не можем к ним приблизиться?

– Один поистине велик, потому что не знает; другой почти равен ему, ибо забывает. Ни я, ни ты к ним не приблизимся, ведь мы же знаем.

Возвышающийся Безумец потом услышал об этом. Да, подумал, что говорил Желтый Предок – это, конечно, знание.

2

Беззубый спрашивал о ДАО своего Учителя по прозванию Тростниковый Плащ. Тот ответил:

– Выпрями тело, останови взор – придет согласие с природой. Расположи знания в строгом порядке – мудрость посетит твое жилище. Добродетелями себя укрась, и ДАО с тобой поселится. И будешь ты прост, будто телок новорожденный, а по какой причине – доискиваться не станешь.

Учитель говорит еще, а Беззубый уже заснул.

Возвеселился Тростниковый Плащ, пошел и запел:

Телом подобен иссохшим ветвям,
Духом подобен остывшей золе.
Сущность познал до самых глубин,
Бремя прошедшего сбросил.
Темный, туманный, без мыслей, без чувств,
Не говори с ним,
Ведь он – настоящий.

3

Ограждающий спрашивает помощников:

– Могу ли обрести ДАО и владеть им всегда?

– Собственным телом не владеешь, как же можешь владеть ДАО?

– Как не владею телом? Кто же им владеет?

– Твое тело – одна из форм Вселенной. Твоя жизнь – соединение Неба и Земли. Твои качества – случайное сочетание признаков. Твои сыновья и внуки сгустки вещества во Вселенной. Сам ты идешь незнамо куда, стоишь незнамо на чем, ешь незнамо зачем. Во Вселенной сильнее всего Инь, Ян и ветер. Чем ты тут можешь владеть?

4

Учитель из Восточного Предместья спрашивает Чжуан Цзы:

– Где оно, это самое ДАО?

– Повсюду, – говорит Чжуан Цзы.

– Ну, например?

– В муравье.

– Так низко! Может ли быть ниже?

– В черве.

– А еще ниже?

– В глине.

– А самое-самое низкое?

– В моче и кале.

Учитель из Восточного Предместья умолк.

Чжуан Цзы сказал:

– Стоит ли исследовать ДАО, как свинью на рынке пинают, чтобы узнать, жирна ли – чем ближе к заду, тем вернее. ДАО всеобъемлюще, какая вещь могла бы выпасть из него?

5

Нерешительный по прозванию Сладкий Лотос и Священный Земледелец были учениками Старого Дракона Счастливого. Раз днем Священный Земледелец дремал в тени у столика. В полдень дверь распахнулась, Нерешительный вбежал и воскликнул:

– Скончался Старый Дракон!

Священный Земледелец подхватил посох, вскочил, но снова сел, улыбаясь.

– О Небо! Знал, как я невежествен и туп, и вот умер, бросил меня, не открыл мне своих безумных слов.

Мимо проходил Могильщик, посочувствовал и сказал:

– Воплотивший ДАО влечет к себе благородных со всей Поднебесной. Ныне и тот, кто обрел истины на волосок осенней паутины, и тот скорбит, что умерший унес свои безумные речи. Тем паче те, кто полностью в ДАО!

6

Лесные дебри, злачные долины прекрасны и услаждают взгляд; но не успеешь насладиться, приходит печаль. Печаль и наслаждение приходят и уходят, разве их остановишь, разве им помешаешь? Увы! Человек – постоялый двор для мыслей и чувств.

Что видели – знаем, чего не видели – не знаем. Что умеем – можем, чего не умеем – не можем. Разве избежишь незнания, неумения? Разве не горько, что не отвратить неотвратимое? Истинная речь в молчании. Деяние истинное – в бездействии. Стоит ли познавать то, что все знают?

23. ГЭНСАН ЧУ

1

Среди учеников Лао Цзы был Гэнсан Чу. Поучился, потом переселился на Север, на гору Опасное Нагромождение. Искусных рабов прогнал, образованных наложниц отпустил, оставил грубых и некрасивых. Доверял хлопотливым и старательным. Через три года на горе стали собирать хорошие урожаи. Соседи заговорили:

– Когда Учитель поселился среди нас, мы опасались. Ныне запасов – нечего говорить – хватит на день, хватит и на год, Может, мудрец? Может, молиться ему, как предку? Может, воздвигнуть алтарь?

Гэнсан Чу услышал, долго не мог успокоиться.

Сказал ученикам:

– Наступает весна, теплеет, растет трава, приходит осень, созревают плоды. Это в порядке вещей, а малый люд на горе Опасное Нагромождение желает за это приносить жертвы мне. А ведь я внимал словам Лао Цзы !

– Что тут такого? – сказали ученики. – В канаве не повернуться большой рыбе, а пескарю там вольготно; за кочкой не скрыться крупному зверю, а лисице безопасно. Почитаемые и достойные поручали дела способным и заранее награждали. Так поступали Высочайший и Ограждающий, так хочет поступить народ на горе Опасное Нагромождение. Покоритесь, Учитель!

– О, дети! – сказал Гэнсан Чу. – Зверь величиной с повозку, покинув логово, может попасть в сеть, рыба, глотающая суда, на мели погибнет от крабов. Поэтому птицы неустанно ищут высоту, звери – чащу, рыбы – глубь. И человек скрывается в уединении. Стоит ли восхвалять Высочайшего и Ограждающего? При них зародился корень великой смуты!

Карлик Знаменитый с Юга спросил взволнованно:

– Какое же из этих слов следует поучение для старого Карлика?

– Сохраняй в целости тело, береги жизнь, не допускай суеты в мыслях, через три года сам все поймешь.

– Глаза подобны по форме; не понимаю, в чем их различие? Но слепой не видит. Уши подобны по форме; не понимаю, в чем их различие? А глухой не слышит. Сердца подобны по форме; не понимаю, в чем их различие? А безумный не разумеет. Учитель сказал слова, и Карлик внимал поучению, напрягаясь. Но, увы, оно достигло только ушей.

– Слова мои иссякли, – сказал Гэнсан Чу.– Говорят, мелкой курице из Юэ не высидеть гусиное яйцо, на это годится наседка из Лу. Мои способности маловаты. Не отправиться ли тебе к самому Лао Цзы?

Карлик набрал побольше еды, шел семь дней и семь ночей, наконец увидел Лао Цзы.

– Ты от Чу? – спросил Лао Цзы.

– Да, – ответил Карлик.

– Почему же с тобой столько народа?

Карлик оглянулся в испуге.

– Ты не понял, о чем я?

Карлик потупился и вздохнул.

– О чем хочешь спросить?

– Не имею знаний, люди дразнят Карликом Простаком. Будут знания, будут неприятности. Милость себе в убыток, немилость опасна другим. Справедливость себе тяжела, несправедливость другим погибельна. Как бы избежать этих бед?

– Ах ты жалкий, заблудший, неведающий. Берешься за шест, а измерить хочешь морскую глубь. Хочешь приличия соблюсти и к своей природе вернуться, и того хочешь и этого, только не знаешь, с чего начать.

Карлик попросился пожить в доме. Требовал одного, от другого отказывался. Десять дней скорбел. Потом снова встретился с Лао Цзы. Лао Цзы сказал:

– Ну, омылся! Пар идет, как от вареного! Но сколько еще лишнего! Если нерасторжимые узы связывают извне, нужна внутренняя защита. Если нерасторжимые узы связывают изнутри, нужна защита наружная. Внешних и внутренних уз не разорвать и совершенному. Что говорить о том, кто только подражает ДАО!

Карлик сказал:

– У нас в деревне один человек заболел. Сосед спросил его, чем он болен, и больной все рассказал о болезни. Такая болезнь еще не опасна. Ваши слова о ДАО для Карлика – что снадобье, от которого болезнь усиливается. Мне бы послушать о главном для сохранения жизни!

– Вот как? А ты способен сохранить единое, не теряя? Способен предвидеть, не гадая на панцире и на стеблях? Способен остановиться? Способен все бросить? Способен всех оставить, искать только себя? Способен парить? Способен стать младенцем, что целый день кричит, но не хрипнет, кулачки сжимает, но не хватает? Смотрит и не моргает? Движется, не зная куда, останавливается, не зная почему. Сжиматься и расширяться, подниматься и опускаться с волной мирозданья – вот главное для сохранения жизни.

– Это и есть ДЭ настоящего человека?

– Это способности, необходимые для начала обучения. Настоящий человек вместе со всеми кормится от земли, наслаждается природой. Не суетится из-за прибыли-убыли, не замышляет планов, не хлопочет о делах. Уйдет – воспарит; вернется – чист и прост. Это и есть главное для сохранения жизни.

– Высшее-высшее?

– Да нет. Я все тебе поведаю, не спеши.

(Желающим, подобно Карлику, ознакомиться с учением Лао Цзы надлежит прочесть ДАОДЭЦЗИН).

24. СЮЙ ОТРИЦАЮЩИЙ ДУШУ

1

Сюй Отрицающий Душу был представлен вейскому князю Воинственному. Воинственный обласкал его и спросил:

– Почему Преждерожденный удостоил посещением Единственного? Утомились в горных лесах?

– Пришел утешить государя, – сказал Сюй Отрицающий Душу. – Может ли государь утешить меня? Государя переполняют страсти и вожделения, это вредно для здоровья. Если же разом отбросить страсти-вожделения, заболят глаза и уши. Мне придется соболезновать государю. Зачем же государь соболезнует мне?

Воинственный надменно молчал. Сюй Отрицающий Душу продолжил:

– Рассказать ли государю, как я распознаю собак? Жалкая собака заботится только чтоб поесть; так же и кошка. Обычная собака смотрит на хозяина, как на солнце. Редкостная собака словно обо всем забыла, даже о себе. Коней я знаю еще лучше. Если конь мчится, как по струне, поворачивается, как по угольнику, описывает круг, словно циркуль – это конь царский. Но есть еще конь небесный, у него совершенство природное. На вид будто страшится, будто что-то утратил, будто себя потерял. Помчится, опережая всех, не поднимая пыли, не ведая, где остановится.

Воинственный развеселился, рассмеялся. Сюй Отрицающий Душу вышел. Придворный спросил его:

– Чем Преждерожденный развеселил государя? Мы, сколько ни старались, о чем ни рассказывали, не видели его зубов. Ублажали песнями, преданиями, обрядами и музыкой, убеждали записями о великих делах и заслугах. Всего не перечесть. Чем же вы его обрадовали?

– Рассказал кое-что про собак и лошадей.

– Только-то?

– Слыхал про Изгнанника из Юэ? Покинул царство, и уже через несколько дней рад был встретить знакомого; через месяц радовался соотечественнику; через год рад был всему, что хоть похоже на человека. Скитаясь в пустыне, по тропам, протоптанным хорьками, рад был бы услышать шаги человека, тем более кашель родственника. Давненько ни шаги, ни кашель настоящего человека не доносились до ушей вашего государя!

На другой день Воинственный снова призвал Отрицающего Душу и спросил:

– Преждерожденный долго жил в горах, питаясь каштанами. Не пресытились ли луком и пореем, что пришли в гости к Единственному? Может, на старости лет потянуло к мясу и вину?

– Ваш слуга родился бедным и презренным и никогда не осмелится пить вино и есть мясо.

– Давно уже желал я увидеться с Преждерожденным, – сказал князь. – Хочу любить народ, хочу покончить с войнами. Можно это сделать?

– Нельзя! – ответил Сюй Отрицающий Душу.– Жалость правителя – погибель народа. Прекратить войну – создать предлог для новой войны. Красивые слова – орудие зла. Государь стремится к милости и справедливости, а кончит обманом. Не расставляйте, государь, ряды воинов на прекрасной дозорной башне; не наполняйте дворы пешими и колесничными; не замышляйте измен ради приобретения; не побеждайте соседей ни хитростью, ни замыслами, ни силой оружия. Для кого хороша война? В чем победа? В убитых воинах и жителях? Начните с себя, государь, совершенствуйте верность природе, никого не тесните. Скоро вам не потребуется прекращать войны.

2

Желтый Предок отправился навестить друга по имени Высокий Утес на горе Терновая Чаща. Колесничим был Едва Прозревший. На пристяжной сидел Блестящий Сказочник. Впереди бежали Предполагающий и Повторяющий. Позади шли Привратник и Смехотвор. Доехали до равнины у города Сянчэна. Там заблудились. Узнать дорогу не у кого, вблизи лишь табун и при нем отрок-табунщик. Спросили его:

– Гору Терновая Чаща знаешь?

– Знаю.

– А знаешь, где живет Высокий Утес?

– Знаю.

– Удивительно! – воскликнул Желтый Предок.– Ребенок, а знает, где живет Высокий Утес. Дозволь спросить: не знаешь случаем, что делать с Поднебесной?

– Что делать с Поднебесной? – сказал отрок.– То же, что я с моим табуном. Что еще с ней делать? Откуда мне знать? С детства бродил среди шести стран света, зрение повредил. Один старец посоветовал пожить здесь в степях у Сянчэна. Глазам стало лучше, скоро опять уйду бродить. Что мне делать с Поднебесной?

– Конечно, это не ваша забота, Наставник. Но все же разрешите спросить: что же мне-то с ней делать?

– Я и говорю: править Поднебесной – что коней пасти. Устранять все, что вредит коням. Только и всего.

И Желтый Предок назвал отрока-табунщика Небесным Наставником.

3

Чжуан Цзы спросил:

– Любой стрелок может случайно попасть в цель. Если его назвать Прекрасным Стрелком, все лучники Поднебесной прославятся, как Охотник. Ведь верно?

– Верно, – ответил Благотворец.

– Не будь единой истины, каждый, кто твердит свое, был бы величайший мудрец Поднебесной, верно?

– Верно.

– Конфуцианцы, моисты, ученики Ян Чжу, сторонники Гунсунь Луна – вот уже четыре школы. Вместе с вашей, Учитель – пять. У которой истина? Есть еще учитель Лу Цзюй – слышали о нем? Может, у него? Один его ученик сказал: «Я овладел учением. Могу зимой без огня сварить кашу, летом сделать лед». Лу Цзюй ему отвечает: «Это не учение, это просто заклинание жары и холода. Вот я тебе кое-что покажу». Взял два струнных инструмента, настроил, один положил в зале, другой на террасе. Тронул первую струну одного – отозвалась первая струна другого. Тронул вторую струну – у другого отозвалась вторая струна. Ах! Можно ли настроить свою душу? Тронешь ее – и отзовутся все струны Вселенной!

4

Чжуан Цзы сопровождал похоронную процессию. Проходили мимо Могилы Благотворца. Оглянулся и сказал:

– Житель Ин испачкал как-то глиной кончик носа и велел Кремню, плотнику, стесать пятно – а было оно с мушиное крылышко. Плотник выслушал приказ, топором взмахнул легче вздоха, снял пятнышко, не задев носа. Инец даже не моргнул. Суньский князь Юань услышал, призвал плотника Кремня и велел показать то же на своей особе. Плотник ответил:

– Когда-то ваш слуга это сделал, но нет больше мужа того материала.

Вот и у меня нет теперь материала. Мне не с кем спорить.

5

Князь У, прогуливаясь по реке, поднялся на Обезьянью Гору. Обезьяны, понятно, попрятались в чаще, только одна беспечно прыгала туда-сюда. хвастаясь ловкостью. Князь выстрелил из лука – поймала стрелу. Князь разозлился, велел стрелять всем сразу. Обезьяна все не убегала, все вертелась, пока не погибла.

Князь обернулся к своему другу, Самоуверенному Красавцу, и сказал:

– Надо же, как эта обезьяна нас презирала, надеялась на свою изворотливость! А не гордись!

Только вернулись, Красавец побежал к Наставнику Дуну Платану: как избавиться от красоты? Как отказаться от знатности, от изнеженности?

Прошло три года. Все люди стали его хвалить.

25. ПОДРАЖАЮЩИЙ СВЕТУ

1

Подражающий Свету прибыл в Чу. Преданный Долгу обещал представить его князю. То ли забыл, то ли не добился. Подражающий Свету обратился к Вану Решительному:

– Не заговорите ли обо мне с государем?

– Далеко мне до Гуна Ушедшего от Смотров, – ответил Ван.

– Кто это? И чем занимается?

– Зимой бьет острогой черепах. Летом отдыхает в тени. А я разве смогу то, что не смог Преданный Долгу! Ведь это что за человек! Никаких талантов, а всего достиг. Только откажитесь от своих правил и доверьтесь его ловкости, он вас мигом погрузит во мрак богатства и знатности, разом избавит от достоинства. Он замерзающему одолжит халат весной, голодному пообещает прохладный зимний ветер. А сам-то князь Чу! С виду важен и суров, с виноватыми беспощаден, как тигр! Кто ему угодит, кроме льстецов бесстыдных! Мудрый в нужде заставит домашних терпеть; призванный ко двору научит князя и вельмож скромности; в изобильный год сумеет наслаждаться вместе с другими; среди людей выберет независимых и проницательных. Ближних своих наполняет покоем, словно сыновей, вернувшихся в отчий дом. Благотворит, а сам отдаляется от людских помыслов. Потому говорю: «Дождись Гуна Ушедшего от Смотров!»

2

Красивому от рождения дают зеркало. Иначе и не знал бы, что он красивее всех. То ли знал бы, то ли нет; то ли слышал, то ли нет; а радовался бы без конца – люди-то любовались бы им без конца, ведь красота – дар.

Мудрый же любит людей, его называют великодушным, милостивым. Иначе и не ведал бы, что любит людей. То ли ведал бы, то ли нет, то ли слышал, то ли нет. А любовь его длилась бы без конца и люди наслаждались бы ею без конца. Ведь любовь – это дар.

3

Родная страна, родная столица, даже издали взглянуть – какое счастье! Пусть это гряда голых холмов и цепь курганов, поросших кустами и травами.

Из десяти вернувшихся девять обрадуются, когда увидят уже виденное, услышат уже слышанное. Ах, это лучше прекрасной башни в десять жэней высотой.

4

Юн, князь Вэй, вступил в клятвенную дружбу с Моу из Тянь. Моу нарушил уговор. Юн разгневался и хотел подослать к нему убийцу. Полководец Янь Носорожья Голова сказал:

– Властелин тьмы колесниц не может поручать месть одному человеку. Прошу двести тысяч латников. Я на него нападу, пленю его народ, угоню буйволов и коней, захвачу страну, а самого застигну в бегстве и поражу в спину.

Цзи Цзы сказал:

– Строили стену высотой в десять жэней – каторжный труд. Теперь ее ломать? Семь лет не было войны – заслуга государя, а Янь – смутьян.

Хуа Цзы сказал:

– Кто требует войны – смутьян, кто требует мира - тоже смутьян. Кто называет того и другого смутьянами, сам смутьян.

– Так что же делать? – спросил князь.

– Предаться ДАО, – сказал Хуан Цзы.

Тут как раз пришел Благотворец и представил Возвышенного Вестника. Тот рассказал:

– Улитку все видели? У нее на левом рожке – царство Бодливых, на правом – царство Бешеных. Воюют непрестанно. Убитые падают десятками тысяч, погоня за побежденными длится десять дней и еще пять...

– Что за вздор! – воскликнул князь.

– Пусть государь помыслит о пространстве Вселенной между четырьмя сторонами света, между зенитом и надиром, Где его предел?

– О, оно беспредельно.

– Мысль может странствовать в беспредельном, может обратиться к известным странам. Вот, скажем, княжество Вэй. В нем столица Лян. В Лян – государь, князь Юн. Чем он отличается от царя Бешеных?

– Ничем, – ответил князь.

5

– Отправлюсь-ка я странствовать, – решил как-то Кипарисовый Угольник. – Начну с Ци. Приду на площадь, увижу казненного, подниму и поставлю, сниму придворный наряд, на него накину, стану взывать к Небу и причитать: «Сын мой! Сын мой! Великое бедствие постигло Поднебесную! Ты первая жертва! Возвели в закон то, что людей озлобляет, накопили того, что людей соблазняет; всех довели до крайности, всех лишили покоя. Можно ли предотвратить злодейства! Древле государи за все доброе благодарили народ, во всех бедах винили себя. Ныне все не так. Скроют что-то важное, неведающих накажут за незнание. Прикажут невыполнимое, осудят за неумение. Возложат непосильные обязанности, покарают за нерадивость. Отправят в дальний путь и казнят за опоздание. Люди знают, что не справятся, выкручиваются, кто как может; не хватает силы – притворяются; не хватает знаний – обманывают; не хватает имущества – грабят. Так можно ли судить за кражу?»

26. ВНЕШНЕЕ

1

Внешнее неопределенно, неуловимо, не дает указаний, как поступать. Потому Встреченный Драконом был казнен, Княжич Щит зарезан, Сидящий на корточках обезумел, Несущий Зло умер, Терзатель и Губитель погибли. Каждый хозяин требует от слуг преданности, но слишком преданному не доверяет. Потому тело У Цзысюя носилось в речных струях, Чан Ху умер в Шу. Его кровь застыла и через три года превратилась в лазурит.

Отец от сынов ждет почтительности, но самого почтительного не жалует. Потому Сяо Цзи печалился, Цзэн Цзы скорбел. Дерево трут о дерево, откуда-то берется огонь. Металл выдерживает огонь, потом вдруг плавится. Когда нарушается равновесие Инь и Ян, Небо и Земля приходят в смятение. Гремит гром, в ливне сверкает огонь и сжигает огромное священное дерево. А что же человек? Он окружен опасностями, куда ему бежать? В тревоге не знает, что делать. Сердце мечется, соболезнует, утешает в скорби, замирает в страхе. Польза и вред перемешиваются, пожар разгорается и пожирает жизненные устои народа. Стихия воды не может одолеть стихию огня. Наступает крушение, и учение гибнет.

2

Чжуан Чжоу бедствовал, семья голодала. Пошел к Лучнику – Смотрителю Реки просить в долг меру зерна.

– Скоро соберу деньги с общины, – сказал Смотритель, – ссужу тебе три сотни серебром, ладно?

Чжуан Чжоу гневно ответил:

– Пока шел сюда, меня по дороге окликнули. Смотрю, Пескарь в колее. Зачем, говорю, ты здесь, Пескарь? А он: не найдет ли благородный муж хотя бы чашку воды, хоть горсточку, чтобы спасти мне жизнь?

Хорошо, говорю, вот схожу в княжества У и Юэ, проведу канал от Западной реки, ладно?

Пескарь гневно ответил: «Я тут гибну, выбраться не могу. Мне бы воды ведерко, хоть горсточку, может, я бы выжил. А так говорить – да лучше сразу ищите меня в лавке торговца сушеной рыбой!»

3

Сунский князь Юаньцзюнь увидел сон. Некто с распущенными волосами заглянул из-под крыши и сказал:

– Я – посланец к Духу Реки из Пучины Конец Пути. Меня поймал рыбак Провидец.

Князь проснулся, позвал гадателя. Нагадали: «Священная Черепаха».

– А есть у нас рыбак Провидец?

– Есть, – ответили справа и слева.

– Так приведите.

Провидец явился.

– Что поймал?

– Попалась в сети седая черепаха.

– Принеси.

Черепаху доставили. Что с ней делать? Убить? Отпустить? Снова погадали. «Убить черепаху для гаданья. Счастье». Убили, очистили. Семьдесят два раза гадали, прижигая панцирь – все совпадало.

Конфуций услышал про это и сказал:

– Вот ведь хватило ума присниться князю, а избежать рыбацкой сети – не хватило.

4

Младенец, родившись, сумеет научиться говорить и без великого учителя.

Он живет среди говорящих.

5

Благотворец как-то сказал Чжуан Цзы:

– Ты говоришь о бесполезном.

– Сперва о бесполезном, потом о полезном, – сказал Чжуан Цзы. – Земля велика и широка, но человек пользуется кусочком со стопу величиной. И вот рядом с его стопой роют ему могилу. Что, Земля ему все еще полезна?

– Бесполезна.

– Так, может, и бесполезное стоит пары слов?

6

Высочайший уступал Поднебесную Нестесняющему. Тот сбежал.

Испытующим отдавал Поднебесную Омраченному Свету. Тот обиделся.

Заботливый услышал об этом, увел учеников на реку Пустота, там и остался, сидя на корточках.

Все правители плакали о нем три года.

Наставник Олень с горя утопился.

7

Сетью ловят рыбу. Наловив рыбы, забывают сеть.

Силком ловят зайцев. Поймав зайца, забывают силок.

Словами выражают мысли. Обретя мысль, забывают слова.

Вот бы мне найти забывшего слова, поболтать с ним!

27. ПРИТЧИ

1

Из десяти речей девять – притчи. Семь из десяти – речи почитаемых. Речи совсем новые, как вино – отголосок извечной сути. Из десяти знаменитых речей – девять заимствованы. Отец ведь родного сына не сватает, не хвалит, это дело другого: не мой-де сын, не моя вина.

Тождественно моим речам – соглашаюсь; не тождественно – оспариваю. Тождественное объявляю истинным, не тождественное – ложным. Семь из десяти – речи почитаемых, уже известные. Старики – наши предшественники. Но если они стары лишь годами, ни основ бытия, ни хитросплетений мудрости, ни начал, ни концов не знают, какие же они предшественники?

Кто ни в чем не опередил других, нигде не проложил пути – жил зазря. Это прах человека.

Речи, всегда новые, как вино из чарки, почерпнуты в самой сути; потому развиваю их беспредельно, использую бесконечно.

Слов нет – есть согласие. Согласие со словами не согласно; слова с согласием не согласны. Можно говорить без слов, речи слова не нужны. Кто говорит всю жизнь, а ничего не скажет; кто всю жизнь промолчал, а все высказал. У всех свое мнение о возможном и невозможном, истинном и неистинном. Нечто истинно – почему? Истинно, потому что истинно. Неистинно – почему? Неистинно, потому что неистинно. Нечто возможно – почему? Возможно, потому что возможно. Невозможно, потому что

невозможно. Во всем, что существует, есть, конечно, истинное, есть, конечно, возможное. Что может существовать без истинного, без возможного? И можно ли это усвоить без речей, всегда новых, как вино из чарки, почерпнутых в самой сути? Бесчисленные творения делятся на роды, следуют, словно по кругу, меняют форму. Закон изменений неуловим. Это называется естественным равновесием.

Естественное равновесие и есть суть.

2

Цзэн Цзы пожаловался:

– Служить довелось дважды. Служил при жизни родителей, получал всего-то три фу, был рад-радехонек. Второй раз получал три тысячи чжунов, но некому было посылать, вот горе-то!

Ученики спросили Конфуция:

– Правда ведь, какое бескорыстие?

– Какое бескорыстие? О чем горевать бескорыстному? Ему три фу, три тысячи чжунов – что пташке пролетающий комар.

28. ПЕРЕДАЧА ПОДНЕБЕСНОЙ

1

Высочайший уступал Поднебесную Нестесняющему. Не взял. Высочайший предложил Папаше Устоявшему. Тот ответил:

– Мне стать Сыном Неба? Оно, конечно, можно. Только вот болею все, лечиться нужно. Править Поднебесной мне недосуг. Поднебесная штука важная, да не губить же за нее жизнь.

Ограждающий предложил Умеющему Свернуться. Тот сказал:

– Что мне Поднебесная? Разве я не в центре пространства, не в середине времени? Зимой в теплых шкурах, летом в тонкой травяной ткани. Весна – пашу и сею: пусть тело потрудится. Осень – собираю урожай: пусть тело порадуется. На восходе встаю, на закате ложусь. Привольно мне средь неба и земли, легко мне в своих мыслях. А ты с Поднебесной!

И тут же ушел неведомо куда.

Ограждающий уступал Поднебесную своему другу, Земледельцу из Каменных Дворов. Тот сказал:

– Со своим-то хозяйством устал, не справляюсь. У меня ведь батраки. Куда мне до тебя, Ограждающий!

Позвал жену. Взял за руки детей, пожитки взвалили на плечи, на голову, ушли к морю. До конца жизни не вернулись.

2

Жители Юэ убили как-то трех князей подряд. Последний княжич в страхе бежал в Красные Пещеры. Народ, оставшись без власти, кинулся его искать. Долго не могли найти, наконец добрались до Красных Пещер. Княжич не пожелал выйти. Они подожгли полынь, выкурили его и возвели на колесницу. Княжич взял вожжи, вздохнул, возвел очи к небу и воскликнул:

– О власть! О владычество! Отчего не пронесло мимо!

Он ведь не от презрения к высокому сану так говорил, а из страха за себя. Потому-то жители Юэ так его домогались.

3

Светлейший, князь Чу, лишился владений. С ним бежал мясник Рассудительный. Вернув себе престол, князь наградил верных. Дошло до мясника.

– Государь лишился княжества, я – скотобойни, – сказал Рассудительный. – Государь обрел княжество, я – скотобойню. Что еще за награды?

– Наградить насильно, – сказал князь.

– Не я отнял княжество, – сказал Рассудительный, – казнить вроде не за что. Не я вернул – награждать тоже не за что.

– А ну, приведите его сюда, – сказал князь.

– По законам нашего княжества, только за великие заслуги удостаивают чести предстать перед государем. У ничтожного слуги нет ни знаний, ни смелости. Разбойники вторглись, я бежал от них, а не последовал за своим государем. Ныне мне предстать перед ним – да о таком нарушении порядка в Поднебесной не слыхано.

Государь повелел:

– Мясник Рассудительный званья весьма презренного, но понятия у него высокие. Пусть займет место среди Трех Мужей Совета.

Мясник передал князю:

– Место в совете много почетней прилавка на рынке, жалованье много больше прибыли мясника. Но если я посмею кормиться от такого ранга и жалованья, государя назовут слишком расточительным. Вернусь-ка на рынок.

Так и не принял.

4

Юань Сянь жил в Лу, в хибаре под соломенной крышей, да и солома-то проросла травой. Вместо двери – плетенка из хвороста, вместо окна – горло разбитой корчаги. Он и его жена сидели в своих комнатах, выпрямившись, перебирая струны, хотя сверху капало, снизу текло. Когда Цзыгун приехал в гости, его рослые кони и высокая колесница не поместились в переулке. Цзыгун был в белом халате, в лиловой рубашке. Хозяин встретил его в соломенных сандалиях и шапке из бересты.

– Ах! – воскликнул Цзыгун – Ужели Преждерожденный заболел?

– Ныне Сянь не болен, а беден, – отвечал Юань Сянь. – Больным называют того, кто не в силах жить по учению, бедным – не имеющего средств к жизни.

Цзыгун смутился и устыдился. Юань Сянь сказал:

– А вот чего я терпеть не могу – это хвастовства и угодничества, когда учатся и поучают, чтобы украшать колесницу и коней.

5

Цзэн Цзы из Вэй носил один посконный халат. Лицо распухло, руки-ноги в мозолях. Огня не разжигал по три дня, одежды не шил по десять лет. Поправит шапку – оторвет кисть, поправит ворот – локоть вылезет в прореху, поправит обувь – задники отлетят. Шаркая сандалиями, распевал шанские гимны. Звучный голос, подобный металлу и камню, наполнял небо и землю. Сыну Неба не служил, правителей не удостоил дружбы. Воспитывая волю, забывают о теле; воспитывая тело, забывают о выгоде. Постигнув ДАО, забывают о себе.

6

Конфуций сказал Янь Юаню:

– Семья у тебя бедная, почему не служишь?

– Не хочу. Есть поле за городской стеной – хватает на кашу. Есть дворик в городе – хватает пеньки и шелку. Есть цинь для веселья; ваше, Учитель, учение – для наслаждения. К чему служить?

Конфуций в лице изменился и сказал печально:

– Как прекрасно довольствоваться малым! Я-то всю жизнь этому учу, а теперь вот в тебе увидел. Ты – мое обретение!

7

Княжич Моу спросил Учителя:

– Как быть? Следую за мудрыми по рекам и горам, а сердцем пребываю у дворцовых врат родного княжества Вэй.

– Цени жизнь, – сказал Учитель. – Жизнь дороже власти и славы.

– Знаю, – ответил княжич, – да не совладаю с собой.

– Не можешь совладать, – сказал Учитель, – следуй за своими страстями. Разума не повредишь.

Не умея совладать, укрощать страсти – все равно что наносить себе раны. Раненый долго не проживет. Моу был сыном повелителя тысячи колесниц. Трудно ему было жить в горной пещере, не то что мужу в холщовой одежде. Он не постиг ДАО, но, можно сказать, имел о нем понятие.

29. РАЗБОЙНИК ЧЖИ

1

У Конфуция был друг, справедливый судья Цзи под Ивой. А младший брат судьи был знаменитый разбойник Чжи. Во главе десяти тысяч удальцов бесчинствовал в Поднебесной. Правителей они убивали, стены и двери взламывали, угоняли буйволов и коней, уводили жен и дочерей.

От жадности забыли о родне, о родителях и братьях, предкам не приносили жертв. Где бы ни появились, жители прятались за стенами городов и селений. Весь народ страдал

Сидя под ивой, Конфуций сказал Цзи:

– Отец должен уметь наставить сына, старший брат должен уметь научить младшего.

Ныне Преждерожденный – достойный муж среди современников, а его младший брат – пагуба Поднебесной. Вы же не способны его научить. Стыжусь за Преждерожденного. Дозвольте отправиться к нему и усовестить его вместо вас.

Цзи ответил:

– Преждерожденный говорит, что старший брат должен учить младшего. А если младший не принимает поучений старшего? Что тут поделать при всем вашем красноречии? Ведь что за человек Чжи! Сердце – бьющий родник, смерч, силой одолеет любого, красноречием оправдает любое злодеяние. Не следует Преждерожденному рисковать.

Конфуций не послушался и отбыл на повозке с возничим и слугой. Прибыв на гору Великую в разбойничий стан, сошел с повозки, почтительно кланяясь, доложил Дозорному. Разбойник Чжи между тем, вольготно расположившись на солнечном склоне, резал человеческую печенку, угощал свою ватагу. Выслушав Дозорного, сильно разгневался: глаза загорелись, волосы подняли шапку. Он сказал:

– Это что, Кун Цю, болтун из княжества Лу? Тот, что выдумал сыновнее почтение, братское повиновение? Губами шлепает, языком молотит, решает сам, где правда, где ложь, заискивает перед владыками, перед богатыми и знатными, не пашет, а ест, не ткет, а одежду носит! Пусть убирается, не то его печенку я добавлю к нашей трапезе.

Конфуций, однако, снова просил доложить:

– Ничтожный Цю удостоился благоволения справедливого Цзи. Просит разрешения взглянуть на землю под ногами военачальника.

Чжи согласился допустить. Увидев гостя, снова разъярился и зарычал, словно кормящая тигрица. Конфуций поклонился дважды и сказал:

– Говорят, в Поднебесной почитают три добродетели. Вырасти высоким, превзойти всех красотой, чтобы радовались стар и млад, любовались благородный и презренный – добродетель высшая. Познаниями объять Небо и Землю, прославиться красноречием – добродетель средняя. Отвагой и решимостью привлечь к себе толпы воинов - добродетель низшая. Одной из них довольно, чтобы стать государем, зваться единственным в своем роде. Великий военачальник обладает всеми тремя одновременно. Рост восемь чи и два цуня, глаза и лицо светятся, губы – киноварь, зубы – перламутр, голос – медный колокол, а прозываетесь Разбойник Чжи. Ничтожному Цю стыдно за вас. Прошу разрешения посетить послом У и Юэ на юге, на севере Ци и Лу, на востоке Сун и Вэй, Цзинь и Чу на западе. Склонить их построить для военачальника стену в несколько сот ли, основать город в сотни тысяч дворов и объявить вас правителем. Поднебесная вздохнет спокойно, а вы, как подобает мудрому мужу, соберете братьев, станете их кормить и приносить жертвы предкам.

Разбойник Чжи зарычал и схватился за меч.

– Если я ныне красив и высок ростом, – сказал он гневно, – так это от отца с матерью. А если бы ты меня не прославил, я и не знал бы, что красив! Что за приманку ты мне подсунул, как невеже? Царство? Нет царства больше Поднебесной. Высочайший и Ограждающий владели всей Поднебесной, а их потомкам не осталось земли, чтобы воткнуть шило. Древле людей было мало, птиц и зверей множество. Люди селились в гнездах, собирали каштаны и желуди. Одежды не носили, летом собирали хворост, зимой жгли костры. Так их и называли: «Народ, Умеющий Жить». Во времена Священного Землепашца человек спал спокойно и пробуждался довольный, знал свою мать, но не знал отца. Бродил с оленями и лосями, пахал и кормился, ткал и одевался. Но вот Желтый Предок сразился на равнине Чжолу с Красным Злодеем, и кровь залила сотни ли. Высочайший и Ограждающий вершили великие дела и назначали начальников. Испытующий изгнал своего государя, Воинственный убил Губителя. С тех пор сильные помыкают слабыми. А ты что? Сладкими речами уговорил Цзылу, он снял высокую шапку храбреца, отвязал длинный меч и пошел за тобой. Вся Поднебесная заговорила, что, мол, Конфуций может остановить насилие, пресечь злодеяние. А Цзылу пытался убить князя Вэй, не сумел, тело его засолили и выставили на городских воротах. А чья вина? Зовешь сам себя мудрым мужем. А не тебя ли дважды изгоняли из Лу, не ты ли заметал следы в Вэй, терпел бедствие в Ци, был осажден между Чэнь и Цай? Так стоит ли ценить твое учение? Как ценили, как возвышали Желтого Предка, а он залил равнину кровью. Высочайший не пожалел сына, Ограждающий не уважил отца, Юный Дракон иссушил свое тело, Испытующий изгнал своего государя, Воинственный убил Губителя, Прекрасный попал в плен в Юли. Не стыдно ли так искажать свою природу? А их всех почитали! А прочие добродетельные? Старший Ровный и Младший Равный умерли с голоду, тела их остались без погребения. Бао Цзяо порицал современников, а умер, обхватив дерево. Наставник Олень утопился, оттого что не послушали его совета, и был съеден рыбами и черепахами. Цзе Цзытуй отрезал от себя кусок мяса и кормил государя, а тот забыл его, и он бросился в огонь. Вэй Шэн утонул, обнимая опору моста, когда не пришла девушка. Ну, не легкомысленно ли? С жизнью расстаться ради славы? Чем он лучше поросенка, смытого потоком? А вспомнить еще У Цзысюя, княжича Щита?

Чем же ты меня убедишь? Загробными делами? Я их не знаю. Людскими? Я их все знаю. А вот тебя я наставлю с помощью простых чувств. Глаза хотят красоты, слух – музыки, уста – вкусного, а весь человек – своей воли. Крайний предел жизни – сто лет, обычный – шестьдесят. Исключи-ка болезни и страдания, смерти и утраты, горе и беды, так всего-то четыре-пять дней за одну луну человек смеется, широко раскрыв рот. Время промелькнет, словно скакун за окном, и все, кто не насладился мыслями и желаниями, кто не продлил свою жизнь на долгие годы, просто не понял ДАО. Все, что ты говоришь, я отвергаю. Уходи, возвращайся к себе! Твое учение лживо, стоит ли его обсуждать !

Конгруций дважды поклонился и вышел за ворота. Поднялся на повозку, но трижды ронял вожжи. Еле дышал, ничего не видел.

Возвращаясь в Лу, встретили Цзи под Ивой. Тот сказал:

– Несколько дней вас не было видно, верно, были в пути? Ездили повидаться с моим братом?

Конфуций вздохнул.

– Неужели он осмелился пойти против вашей воли, как я предупреждал?

– Увы, – сказал Конфуций,– Цю сделал себе припарку, не будучи больным.

30. ОТУЧИЛ ФЕХТОВАТЬ

1

Прекрасный, князь Чжао, помешался на фехтовании. Бойцы стекались к нему отовсюду, гостили по три тысячи сразу. Днем и ночью сражались напоказ во дворе, за год гибли сотни. Князь не мог успокоиться. Все приходило в упадок, враги приободрились. Наследник, сокрушаясь, призвал советников.

– Кто бы отвратил князя от этой страсти? Тысячу золотых в награду!

– Разве что Чжуан Цзы, – ответили справа и слева.

Наследник отправил к Чжуан Цзы посланцев и золото. Учитель даров не принял, но пришел.

– Прослышал о проницательности и мудрости учителя, – сказал Наследник, – осмелился поднести некоторую сумму для подарков вашей свите. Но подношение не принято, как теперь осмелиться заговорить?

– Забота наследника мне известна, – сказал Чжуан Цзы. – Если, отговаривая государя, вдруг вызову его недовольство, меня покарают смертью. К чему мне тогда золото? Если же преуспею, улажу дело Наследника – и Наследник мне ни в чем не откажет.

– Верно, – сказал Наследник, – но государь допускает только фехтовальщиков.

– Я прекрасно фехтую, – сказал Чжуан Цзы. - Положитесь на меня.

На другой день Чжуан Цзы явился к Наследнику и князю, как боец: волосы дыбом, борода торчком, шлем с кистями нахлобучен, халат задран. Взор свирепый. Вошел вразвалку, князю не поклонился. Князь ожидал его, обнажив меч. Он сказал:

– Покажи-ка себя в бою с Наследником. Как-то с мечом управляешься?

– Через каждые десять шагов сражаю бойца, на пути в тысячу ли живых не оставлю! Делаю ложный выпад, как бы уступаю противнику; нанося ответный удар, его опережаю. С кем бы померяться силой?

– Учитель, отдохните! Велим устроить забаву в вашу честь.

Семь дней сражались меченосцы. Убили, поранили человек шестьдесят. Отобрали пять-шесть победителей. Князь призвал Чжуан Цзы.

– Сегодня испытаем, кто всех искуснее!

– Жду не дождусь, – ответил Чжуан Цзы.

– Каким оружием будет сражаться Учитель?

– Любым мечом, который вручит государь. Но у вашего слуги есть три меча. Дозвольте о них рассказать.

– Всегда рад слушать о мечах.

– Первый меч – Сына Неба, второй – Государя, третий – меч Удальца.

– Каков же меч Сына Неба? – спросил князь.

– Лезвие длиной от Потока Ласточки до Каменной Стены, острие – пик Священной Горы в Ци, гарда – Чжоу и Сун, рукоять – Хань и Вэй, ножны – все страны варваров, перевязь – море Бохай, портупея – Гора-Вечности. Усмиряет пять стихий, разделяет преступление и невинность, отделяет Инь от Ян, удлиняет Весну и Лето, завершает Осень и Зиму. Устремишь этот меч прямо – никто не устоит, взмахнешь вверх – никто не удержится, вниз – никого не останется. Плывущие облака рассечет, горные кряжи перережет. Наведет порядок среди царей, и вся Поднебесная покорится. Таков меч Сына Неба!

– А меч Государя? – спросил князь Прекрасный как бы в тумане.

– Лезвие – мужи умные и отважные, острие – мужи бескорыстные и честные, гарда – мужи преданные и мудрые, рукоять – мужи достойные и добрые. Устремишь прямо – никто не устоит, взмахнешь вверх – никто не удержится, вниз – никого не останется. Вверху, словно Небо, управляет светилами, внизу, словно Земля, чередует времена года, посреди внимает пожеланиям народа, умиротворяет все четыре стороны. Взмахнешь – и грянет гром, и каждый поспешит явиться в парадных одеждах выразить покорность. Таков меч государя.

– Каков же меч Удальца? – спросил князь.

– А, это меч тех, у кого волосы дыбом, борода торчком, шлем нахлобучен, халат задран, взор свиреп, язык заплетается, кто дерется, как петух, сверху разрубает горло, снизу рассекает печень. Жизнь Удальца может прерваться в любое утро. Ныне у великого государя положение Сына Неба, а влечение к мечу Удальца. Стыдно за вас!

Князь пригласил Чжуан Цзы в зал, усадил за стол, сам подносил кушанья. Чжуан Цзы сказал:

– Доклад о мечах закончен. Посидите в тишине, государь, отдышитесь.

Князь Прекрасный три месяца не покидал дворца. Все фехтовальщики, облачившись в траур, покончили с собой.

31. РЫБОЛОВ

1

Прогуливаясь в роще Черный Полог, Конфуций сел отдохнуть под абрикосами. Пел, играя на цине. Ученики заучивали предания. Лодка пристала к берегу, из нее вышел Рыболов. Брови и борода седые, волосы распущены, рукава висят. Стоял и слушал песню. Дослушав, подозвал Цзыгуна и Цзылу. Спросил, указывая на Конфуция:

– Что за человек?

– Благородный муж из царства Лу.

– Какого рода?

– Из рода Кун.

– Ах, из Кунов. И чем занимается?

Цзылу промолчал. Цзыгун ответил:

– Учитель Кун подчинил душу преданности и доверию. Очищает обряды и музыку, вершит милость и справедливость, улучшает отношения между людьми: чтобы все были преданы властителю, а среди низших нравы смягчались. Все на пользу Поднебесной.

– Благородный муж землей владеет?

– Нет.

– Служит у государя?

– Нет.

Старик рассмеялся:

– Милостивый, только не к себе. Утруждает сердце, изнуряет тело, душу подвергает опасности. До истины тут не близко!

Повернулся и пошел к лодке. Цзыгун побежал и доложил Конфуцию. Тот вскочил:

– Не мудрец ли это?

Догнал, когда старик отталкивал лодку шестом. Тот увидел, вернулся на берег.

– Преждерожденный ушел, не закончив речи, – сказал Конфуций. – Ничтожный Цю, к счастью, услышал кашель Преждерожденного и вот, догнал. Помогите мне вашей мудростью!

– Так любишь учиться?

– С детства учусь и поныне, до шестидесяти девяти лет. Но об истинном учении еще не слышал. Осмелюсь ли не открыть сердца?

– Рыбак рыбака видит издалека, – сказал старик. –Но ты ведь занят людскими делами Сына Неба, князей, знати, простонародья. Все хорошо, когда каждый на своем месте, согласно своему званию. Сорняки на полях, крыша с дырой, пища скудна, налоги не плачены, жена и наложница вздорят, родители и дети не ладят – вот заботы простого человека. Народ ленив, подручные небрежны, обязанности тяжелы, поручения невыполнимы, искушения велики, но доброе имя дорого, а также ранг и жалованье – заботы знатных. Подданные мятежны, придворные лицемерны, ремесленники нерадивы, сокровищница пуста, Сын Неба обошел вниманием – заботы князя. Инь и Ян в смятении, тепло и мороз не ко времени, князья воюют, водят войска, захватывают земли, калечат людей, расточают богатства; обряды и музыка забыты, нравы в упадке, народ ропщет – это заботы Сына Неба и его советников. А ты кто? Князь, сановник? Советник? Не имея ни ранга, ни должности, по своему произволу исправляешь обряды и музыку, встреваешь в отношения между людьми. Кто тебя просил? Не много ли на себя берешь?

Конфуций вздохнул.

– Дважды меня изгоняли из Лу, на меня свалили дерево в Сун. Заметал следы, убегая из Вэй, был осажден между Чэнь и Цай. Не понимал, в чем ошибки. Как же удалось четырежды избежать позора?

Рыболов пожал плечами.

– Был один. Боялся своей тени, своих следов. Убегал от них, не знал отдыха. Как ни спешил, тень не отставала, следов становилось все больше. Загнал себя чуть не до смерти. А всего-то надо было – остановиться в темноте: и тень исчезнет, и следов не будет. Так и ты себя загонял в разговорах о милости м справедливости, тождестве и различии, движении и покое, о правилах вручения и получения, о равновесии гнева и радости. Сам совершенства не достиг, а от других требуешь. Найди и сохрани в себе истинное, не будет у тебя тягот.

– Разрешите спросить, что считать истинным?

– Истинна искренность, истинно чистосердечие. Плач по принуждению не опечалит даже скорбящих, гнев по принуждению не испугает даже трусливых, нежность по принуждению не вызовет даже улыбки. В скорби не голосят, а печалятся; в гневе не кричат, а ужасают; в дружбе радуются без улыбок. Искренние в семье – почтительны к родителям, ласковы к детям; на службе государю совершают подвиги; на пиру веселы, на похоронах скорбны. Красота подвигов разнообразна, служение родителям непрерывно. Вино пьют в радости, не выбирая чарок. На похоронах плачут, не спрашивая про обряд. Обряды от обычая, истинное от природы. Естество изменить нельзя.

Конфуций дважды склонился до земли.

– Цю удостоился встречи – счастья, подобного Небу. Дозволит ли Преждерожденный приблизиться к нему в одежде слуги, чтобы воспринимать великое учение?

– Остерегусь, чтобы не совершить ошибки, – сказал Рыболов. – Ты уж сам старайся. Я ухожу, я ухожу.

Он оттолкнулся шестом, удаляясь, и в тростниках длинной лентой потянулся след. Янь Юань вернулся к повозке, Цзылу подобрал вожжи. Конфуций не обернулся. Он взошел на повозку, только когда плеск затих и улеглись волны.

32. ЛЕ ЗАЩИТА РАЗБОЙНИКОВ

1

Ле Защита Разбойников направился в Ци. С полдороги вернулся.

– Что вернулся? – спросил Темноглазый.

– Испугался!

– Чего же?

– Ужинал в десяти харчевнях по дороге. В пяти мне подали раньше всех.

– Ну так что?

– Внутри-то все еще не устоялось, не очистилось, а во внешности что-то такое проявляется. Внешностью привлекать сердца, чтобы люди пренебрегали почтенными и старыми – к беде. Харчевник лишних доходов не имеет, продает кашу да похлебку, тем и живет. А если окажет предпочтение властитель тьмы колесниц, отдающий все силы государству и все мысли управлению? Вдруг доверит мне дела и потребует заслуг?

– Разумно, – сказал Темноглазый. – Да ведь останешься – люди сами найдут.

Вскоре Темноглазый надумал навестить Ле Цзы. У входа в дом стояло множество туфель. Темноглазый постоял, нахмурившись, опираясь о посох подбородком, и ушел. Ле Цзы выбежал за ним босой, держа сандалии в руке.

– Плохо твое дело! – сказал Темноглазый. – Разве я не предупреждал? Разве ты можешь им помочь? Разве они не могут тебе помешать? К чему это?

2

Искусный трудится, знающий печалится, неспособному к чему стремиться? Наестся досыта, гуляет праздно, словно отвязавшийся в половодье пустой челнок.

3

Учитель Чжоу сказал:

– Познать ДАО легко, трудно о нем не говорить.

4

Чжу Легкомысленный учился у Полезного Урода. Постигал искусство убивать драконов. Издержал кучу золота, разорил семью, но за три года овладел мастерством. Только применить его не смог.

5

Мудрый даже нужное считает излишним, потому не носит оружие. Заурядный лишнее считает необходимым, обзаводится всяческим оружием, а там уж, добиваясь своего, поневоле за это оружие хватается. Но известно ведь: кто доверяет оружию – гибнет.

6

Покойный Отец Правильный (Конфуций – из его потомков) при пожаловании первого ранга пригнулся, при пожаловании второго скрючился, при пожаловании третьего пал на пол и уполз вдоль стены. Вот образец! А есть и такие мужи: в первом чине гордятся, во втором красуются на колеснице, в третьем – стариков называют по имени. Кто из них подобен Высочайшему и Нестесняющему?

7

Учитель Чжуан лежал при смерти. Ученики готовили пышное погребение. Он воспротивился.

– Зачем? Смотрите, Земля – мой гроб, Небо – саркофаг, Солнце и Луна – нефритовые кружочки, планеты и звезды – мелкий жемчуг, все живые творения – провожатые. Можно ли похоронить пышнее?

– Боимся, – сказали ученики, – что тело Учителя склюют вороны и коршуны.

– На земле, – сказал Чжуанцзы, – съедят вороны и коршуны, в земле – муравьи. Скормите одним, других обездолите. За что муравьям предпочтение?

8

Выравнивая по кривой линейке, и ровное искривишь. Доказывая с помощью сомнительного, и в доказанном усомнишься.

33. КАК УПРАВЛЯТЬ ПОДНЕБЕСНОЙ

1

Учений, как управлять Поднебесной, много. Применять их нельзя – сложны. А вот учение древних, где оно? Отвечу – «повсюду». Спросите: «Откуда берется прозорливый? Откуда берется умный?» Отвечу: «Где мудрый зреет, там и государь образуется».

Не порвавшего с родом называют естественным, не порвавшего с тончайшим корнем называют прозорливым, не порвавшего с истиной называют подлинным. Считающего родом – природу, корнем – изначальную чистоту, ДЭ, вратами – ДАО, началом - развитие, называют мудрецом. Считающего милость – наградой, справедливость – правилом, обряды – поступками, музыку – совершенством, погрязшего в благих делах, того зовут благородным мужем.

Следовать обычаям, подражать знаменитым, ценить обучение, решать, как решали раньше – значит считать до четырех. Это занятие чиновников. У них какие дела? Пища, одежда, размножение народа, собирание запасов, чтобы прокормились малый и старый, сирый и убогий. Что, этого раньше не умели? Когда-то даяния Поднебесной распространялись на сто семейств, на тьму созданий. Старые устои передавались от поколения к поколению. Сохранились хроники. Ученые мужи из Лу и Цзоу, в широких поясах и с табличками, способны их понять. Используют песни, предания, обряды, чтоб истолковать свои стремления; музыку, гадательные знаки, летописи – чтобы говорить о порядке. Много их разошлось по Срединным Царствам. Среди «Ста Учений» их тоже упоминают.

Ныне, когда Поднебесная утратила первозданную ясность, единство понимания ДАО и ДЭ, каждый занят своим учением и только его хвалит. Уши, глаза, нос, рот воспринимают разное. Так и Сто Учений – у каждого есть достоинства, нужно их использовать. Но пристрастия затмевают проницательность, сужают кругозор, мешают охватить красоту природы, законы тьмы существ, цельность древних людей. Как постигнуть путь глубинный – мудрого, путь внешний – царя? Печально!

Древние учения советуют, во избежание несчастий, придерживаться строгих правил, как строитель – уровня и отвеса, и не приучать детей к роскоши и расточительству.

Услышали Мо Ди и Цинь Гули – обрадовались: запретили музыку и похоронные обряды. Мо Цзы хотел добра и пользы, хотел не воевать, а обучать и привлекать, но музыка чем помещала? Какие были мелодии: «Восход Солнца», «Великое уложение», «Великое цветение», «Великое лето»... еще был «Воитель». Конечно, похоронный ритуал для высших и низших, для великих мужей, для Сына Неба, простой тонкий гроб для презренных, для князя аж пятикратный саркофаг – это, пожалуй, слишком, но запрещать это – тоже значит не понимать людей, да и себя тоже. Жизнь Мо Цзы была тяжкая, похороны бедные. Учение его жестокое. Можно ли осуждать пение, когда поется, плач, когда плачется, радость, когда радостно?

Мо Цзы говорил:

– Древле Юный Дракон сдержал потоп, рекам и потокам проложил русла, открыл пути к четырем сторонам света, в девять областей. Сам, с корзиной и лопатой, месил глину, так что стерпись волоски на икрах и пушок на голенях. Умывал его проливной дождь, причесывал ветер. Великий мудрец, а как утруждался! Зато учредил тьму царств.

Спору нет, Мо Цзы воистину лучший в Поднебесной, подобного не найти. Моисты же, хоть и носили шкуры и соломенные сандалии, ночей не спали, трудились из последних сил, но между собой перессорились, Поднебесную смутили, и это все до сих пор не кончилось.

Древние учения советуют не отягощаться обычаями, не величаться перед другими, не обманывать, никому не вредить, жить в мире и покое, в пище ограничиться самой малостью, чтобы очистить сердце. Услышали Сун Цзянь и Инь Вэнь – обрадовались. Заказали себе шапки в виде горы Хуа. Начали с терпимости и снисходительности, назвали это сердечностью. Мечтали соединить всех в радости и согласии, убеждали, что это важная идея.

Их оскорбляли, они не обижались. Убеждали запретить нападения, отложить оружие, спасти народы от войн. С этим обошли всю Поднебесную, и высших и низших, и надоели всем сверху донизу. Для себя просили пропитания пять шэн зерна, только чтоб не умереть. Говорили: «Должны же мы как-то жить! Надо гордиться мужами, спасающими поколение!» Всего-то им было нужно: вовне – запретить войны, внутри – умерить страсти.

Древние учения советовали быть справедливым и беспристрастным, ровным и бескорыстным, решительным, но не жестоким, уступчивым, но не лживым. Учили не лгать и не хитрить, не увлекаться познаниями и вообще быть как все. Услышали Пэн Мэн, Тянь Пянь и Шэнь Дао – обрадовались. Объявили во всем полное равенство: «Небо все покрывает, но не может поддержать, Земля все поддерживает, но не может покрыть. ДАО все вмещает, но не может различить». Отвергли образование, ибо «обучение не всем доступно, а для ДАО все хороши». Потому Шэнь Дао отбросил знания, отверг себя, делал что-нибудь, только если заставляли. Естественным законом считал независимость и равнодушие, стыдил безнравственных, порицал великих мудрецов Поднебесной, не служил, отбрасывал истинное и ложное, не ведал ни прошлого, ни будущего, лишь высился величаво. Потому-то и не прославился. Говорил: «Высшее – это уподобиться вещи, лишенной знаний, достоинства и мудрости. Ком глины, и тот не утратит ДАО». Удальцы шутили: «Поистине изумительно учение Шэнь Дао! Это учение покойника!»

Пэн Мэн говорил, что у древних не было ни истинного, ни неистинного. Что это за учение? Это шум встречного ветра! Хотя, конечно, Пэн Мэн, Тянь Пянь и Шэнь Дао слышали о чем-то.

Древние учения советовали считать основой – мельчайшее, огромное – производным; приобретение – недостатком; жить безмятежно, одиноко, в простоте ума. Услышав об этом, возвеселились Страж Границы и Лао Цзы. Построили учение на единстве Бытия и Небытия. Внешне были мягки, терпеливы, уступчивы, внутренне – полны пустоты. Страж Границы говорил: «Мир и все, что в нем, само раскроется тому, кто не замкнут в себе. В движении тише воды, в покое чище зеркала, в словах послушней эха. Туманный, будто незримый, тихий, будто прозрачный, никого не опережает, следует за другими».

Лао Цзы говорил: «Зная, что храбр, сохрани скромность – станешь речным руслом для страны. Зная, что чист, сохрани стыдливость – станешь злачной долиной. Все хотят быть первыми, потому останься последним». Говорил: «Мудрый принимает на себя унижение Поднебесной», или «Ущербное станет целым». Говорил еще: «Твердое ломается, острое тупится». Да! Великие люди! Настоящие люди – Страж Границы и Лао Цзы!

Учения древних говорили еще что-то о туманном, обширном, лишенном образа; об изменениях, о развитии, о непостоянстве. Жизнь и смерть, Небо и Земля – это как-то связано? Душа и разум куда-то уходят? Почему? Неясно! Куда? Туманно! Нечто охватывает сетью всю тьму творений, и все вечно возвращается.

Услышав об этом, возвеселился Чжуан Чжоу. В безрассудных речах, в небылицах, в бесконечно разнообразных выражениях, необузданный, но беспристрастный, рассматривал Учение со всех возможных сторон. Разливал речи, как вино по чаркам, подкреплял всем известной мудростью, пояснял притчами. В одиночестве сливался разумом со всей Вселенной, не замыкался в гордости от тьмы созданий, не отвергал чужой мысли, чтобы найти и себе место среди глупости современников. Записи его речей – редкая драгоценность, слушая их, отбивают такт, словно под музыку. Но вреда от них нет. Выражения у него странные, неровные, но внимания стоят. Полнота его неисчерпаема. Вверху – странствует в животворящем начале, внизу – дружит с теми, кому жизнь и смерть – ни начало, ни конец. Необъятен, глубок, огромен, необуздан. Его учение не отклонилось от истоков.

Как разносторонен Благотворец! Записей его речей - пять повозок. Кругом противоречия, и все мимо цели. Говорил: «У самого большого в мире нет внешнего – это великое единое, у самого малого нет внутреннего – это малое единое. Не обладающее размерами нельзя сложить, но оно заполняет тысячи ли. Небо вместе с Землей – низкое, горы вместе с болотами – ровные. Солнце в зените – уже на закате, рождение – уже смерть. Тождество в большом – не тождество в малом. Все в мире и тождественно и различно. Направился в Юэ сегодня, а пришел вчера. Соединенные кольца в цепи разъяты. Могу сказать, где пуп Земли: к северу от Янь, к югу от Юэ». Такими изречениями привлек всеобщее внимание, стал известным краснобаем.

Вслед за ним и другие заговорили:

«В яйце есть перья», «У курицы три ноги», «Город Ин владеет Поднебесной», «Что пес, что баран», «Кобыла несет яйца», «У лягушки есть хвост», «Огонь не жжет», «Колесо не давит на землю», «Глаза не видят», «Черепаха длиннее змеи», «Угольник не квадратный, циркуль не круглый», «Тень летящей птицы не движется», «Стрела в полете движется и не движется», «Кобель не собака», «Гнедой конь и вороной бык – три», «Белая собака – черная», «У жеребенка-сироты не было матери», «Если каждый день делить палку пополам, не закончишь за тьму поколений». Подобной зауми не переговорить за целую жизнь. Хуань Туань и Гунсунь Лун – из таких заумников. Украшали речи, искажали мысли. Побеждали уста, но не покоряли сердец. Ходили по кругу. С помощью таких-то знаний Благотворец ежедневно со всеми спорил и всех изумлял. Однако сам считал свою болтовню высшим благом. Говорил: «Разве во Вселенной есть равный мне?» Остался непревзойденным, а учения от него не осталось.

Жил на Юге чудак по имени Хуан Связанный. Спрашивал: «Почему Небо не падает, почему Земля не проваливается? Откуда ветер, дождь и гром?» Благотворец на все отвечал безотказно, беспрерывно. Излагал учение о тьме вещей, говорил без передышки, все удлинял и удлинял, все добавлял и добавлял, лишь бы удивить. Главное-то было всех опровергнуть, стяжать славу. Это людям не подошло. Внутренне был слаб, силен в мелочах, в окольных путях. Для путей природы это – что комариный писк. Для какого-то дела еще мог пригодиться, но разве приблизился к ДАО, разве ценил ДАО? Не мог успокоиться, тратил себя без устали и добился-таки славы самого красноречивого. С таким талантом – и ничего не создал. В погоне за всем – будил лишь эхо, бежал наперегонки со своей тенью.

«Лаоцзы сказал: у многих есть голова и ноги, но нет ни сердца, ни слуха»

Чжуанцзы