I
Неожиданно в комнату вошел Профессор.- Сэр Ричард, - сказал он, - не хотите ли вы отправиться в долгое и опасное путешествие?
Сэр Ричард встал и пошел переодеваться. В дверях он обернулся и, слегка поклонившись Профессору, произнес знаменитое хайку Пржевальского:
|
О, жизнь желанна Потому что мы можем Путешествовать |
- С мистером Томпкинсом мы увидимся в Гамбурге, - сказал Профессор, укладывая чемодан на багажную полку. - Он будет ждать нас в Этнографическом музее. Вы были в этом музее?
Сэр Ричард молча покачал головой.
- Замечательный музей, - сказал Профессор.
Первая неделя экспедиции всегда была для сэра Ричарда самой тяжелой. Профессор знал это, поэтому он не стал продолжать разговор и лег спать.
|
Вышла дева в тамбур. Дуй, дуй, дуй, дуй ветер. Впереди ли Гамбург, Огоньками светел? |
|
Доброе утро, - сказал Профессор, свешивая голову с верхней полки. - Оказывается, вы интересуетесь представлениями древних о Происхождении Жизни на Земле? Я не знал.
Тут вскоре стало совсем светло, и поезд прибыл в Гамбург.
Мистер Томпкинс уже неделю жил в Гамбурге и наслаждался бесконечно.
Больше всего в этом городе ему нравилась его собственная комната в гостинице "Летучая мышь".
Он выбрал эту гостиницу по совету одного редакционного сотрудника, который объехал весь цивилизованный мир и везде умел красиво пожить.
- Старик, не валяй дурака, - сказал этот малый. - Как приедешь - иди сразу в "Летучую Мышь". Такой кофе, как там подают утром, ты нигде и не понюхаешь. Хозяин - бывший моряк, порт рядом, ясное дело - контрабанда.
Мистер Томпкинс очень любил кофе и, как приехал в Гамбург, сразу пошел в указанную гостиницу. Ему все очень понравилось: и кофе, и гостиница, и улица, и город.
Благородный ганзейский город, древний Hammaburg, основанный, по слухам, самим Карлом Великим (впрочем, в другом месте), гордящийся своими вольностями и своим богатством, долгое время смотрел на себя, как на совершенно самостоятельную республику, как на отдельное государство, не входящее в состава Германской Империи; жители его называли "имперцами" или чужестранцами (Buten Minschen) всех, кто не имел счастия родиться в пределах их "вольнаго города". Все флаги в гости были к ним, но львиная доля в морской торговле Гамбурга принадлежала британскому флагу (по крайней мере в 1893). Суда, принадлежащие гамбургским негоциантам, перевозят товары во все части света. Пароходы, совершающие правильные рейсы, соединяют порт Эльбы с Россиею, с городами скандинавского побережья, со всеми приморскими городами Западной Европы, съ Северо-Американскими Соединенными Штатами и съ Южною Америкою. Торговые сношения Гамбурга с портами Крайнего Востока весьма значительны. Вот, скажем, рядом с невзрачной на вид "Летучей Мышью" возвышается новое, роскошное, огромное здание - "Магазинъ Колониальныхъ Товаровъ". Честное слово, там есть на что посмотреть! Странно только, что владелец фирмы выбрал для своего процветающего магазина с огромным оборотом столь тихое и укромное место, как эта улочка, как-то нелепо застрявшая среди красивых кварталов, выстроенных после страшного пожара 1842 г. Но, хоть и задворки, а все же - Внутренний Город: в какую сторону ни пойди - через две минуты или банк, или биржа, или гимназия, или Ученое Географическое Общество, или Публичная Библиотека на 300 000 тыс. томов. Все это - в лабиринте внутренних портов, каналов, мостов и железных дорог. Еще то удобство для владельца магазина, что задней стороной здание, как и соседние дома, выходит на грузовой канал - узкий, но оживленный, - соединяющий Северную Эльбу (Norder Elbe) с Внутренним Альстером (Außen Allster). Так что лодки с товаром причаливают прямо к железным дверям полуподвального склада.
С этого зрелища и начинался теперь рабочий день мистера Томпкинса. Рано утром, в пижаме и с чашкой кофе в руках, он усаживался на подоконник и смотрел вниз, на блестящую серую воду, на проплывающие лодки. Почему-то окна всех номеров "Летучей Мыши" выходили на канал. Отчасти это было причиной малой популярности такого уютного местечка - канал словно копил в своих тесных стенах все визги, вопли и грохоты огромного портового и промышленного города. Звучание двух невидимых, но близких портов, многократно отражаясь от воды и камня, смешивалось с местной мелкой дребеденью - звоном и гомоном плебейских кухонь и квартир, стуком деревянных ящиков, криками грузчиков, нежным и постоянным плеском воды. И все это нисколько не раздражало мистера Томпкинса. Он пил дивный кофе, смотрел, как разгружают лодки у склада, думал о тех прекрасных вещах, которые должны быть в ящиках - чай, фрукты, вина, табак, пряности - думал о пароходах, которые привезли все это из теплых стран и сейчас кричали на Эльбе, думал о далеких странствиях и своем предстоящем путешествии. Он знал, что оно будет трудным и опасным, но, привыкнув полагаться на своих опытных спутников, думал о нем с беспечной надеждой. Он был счастлив уже тем, что не пойдет в редакцию, не увидит своего стола, своего редактора и своих сотрудников. Потом он одевался - не торопясь, но и не мешкая - и шел заниматься тем делом, ради которого он приехал.
Потому что мистер Томпкинс уже неделю жил в Гамбурге отнюдь не ради собственного удовольствия.
Он шел в Этнографический музей, где по указанию Профессора должен был ознакомиться с некоторыми материалами, имеющими непосредственное отношение к цели и планам их экспедиции. И мистер Томпкинс знакомился с этими материалами очень добросовестно. Иногда он знакомился с ними с утра до часов семи-восьми вечера и тогда вечером шел в театр или в кинематограф, потому что в этом городе у него не было знакомых. Иногда он делал среди дня перерыв, чтобы погулять в прославленном Гамбургском зоопарке или в ботаническом саду, и в такие дни оставался в библиотеке Музея до закрытия, а это бывало очень поздно, потому что кто-нибудь из сотрудников обязательно засиживался за работой заполночь. Работники Музея относились к мистеру Томпкинсу со всей возможной научной предупредительностью. Еще до его приезда они получили рекомендательное письмо от Профессора.
Здесь в библиотеке был один занятный документ, который Профессор советовал мистеру Томпкинсу внимательно изучить. И мистер Томпкинс внимательно изучал этот документ в крайнем недоумении. Время от времени он вспоминал, какую гримасу скорчил его редактор, подписывая ему командировочное удостоверение сроком на два года. Тогда он откладывал рукопись и начинал беззвучно смеяться.
- Ностальгия по прошлому, - сказал Профессор.
Обернувшись, он провожал взглядом элегантный автомобиль с высоким кузовом, на больших колесах со сверкающими спицами. Сэр Ричард тоже обернулся.
- Серебряный призрак, - сказал он.
- Какое поэтичное и вместе точное определение, - сказал Профессор, - самый заядлый любитель прошлого века все же не решится назвать его золотым. Серебряный призрак XIX века, бледная тусклая мечта нервных обитателей века массовых средств.
- Его так назвали, потому что он весь блестел и двигался почти бесшумно, - сказал сэр Ричард.
- Кто? - удивился Профессор.
- Автомобиль, который мы встретили, - сказал сэр Ричард, - роллс-ройс образца 14 года.
- А я думал, - сказал Профессор, - что ваше замечание относилось к моим словам. И еще точно такая же машина стояла на площади у вокзала. Вы видели?
- Видел, - сказал сэр Ричард.
Они шли из гостиницы "Летучая Мышь", где они не застали мистера Томпкинса, в Музей, где надеялись его застать.
- Мир, обернувшийся назад, - сказал Профессор.
- Что трудно терпеть, то сладко вспомнить.
- Легко ли терпеть диалектический переход количества трупов в качественно новую форму сознания?
- И притом безвинно.
- О один одинокий обыватель!
- Смотри: вот царства мира и слава их, вот рекламный проспект для умозрительных путешествий, для отдохновения твоей перенапряженной психики!
- Ты скажешь: история у нас теперь наука точная, как кинематограф, и за этой блистательной ширмой мы видим тупую чернь, бездарную власть, море крови, океан жестокости.
- Согласен, и каждая из прежних эпох, видя свою наготу, содрогалась от омерзения, так же как и твоя. Каждая искала себе идеальное зеркало в древности, своей или чужой, и в зеркале этом, в укор себе, созерцала живые человеческие сокровища: гордость античности, дикие страсти варварства, готическое пламя духа, одержимую конструктивность Возрождения, пресловутую невинность дикаря, если уж на то пошло - и чего ради? Единственно ради будущего! Чтобы научиться, чему учить детей своих.
- Ты же, сложный человек, чему пожелал бы научиться? Каких обличий страсти и чести искал бы, если бы в твоей власти было прошлое обратить в будущее?
- Но ты желаешь свободы и покоя - если только ты способен желать отвлеченно.
- Свобода! Покой! Духовная жизнь - в любезном твоему сердцу fin de siecle. Свобода от мыслей о будущем (и о настоящем тоже, а оно начинается сразу за бульварным кольцом, куда полиция не впускает негров, китайцев и прочего сброда), покой рантье в своем гнездышке, маленьком, но уютном, семейные чтения вслух за чайным столом Диккенса или декадентов, это уж каждому по способностям -
- Согласен, согласен с тобой, прекрасно все это (в меру), только не было этого, ни прочности, ни защищенности, а были ухищрения дизайнеров по интерьеру, которые тогда уже были дошлые ребята.
- Ваш кумир, которого вы, подобно лягушкам, выпросили у небес, когда все ваши короли и президенты оказались деревянными - этот ваш обожаемый ненавистный тиран, мода, вовсе не так безумен и жесток, как вы любите жаловаться, он для этого слишком мелко плавает. Нырнет в 90-е годы, вынырнет с граммофоном в зубах. Нырнет в 20-е, вытащит туфлю с перепонкой и стишок Ходасевича. Друг мой, брат мой, усталый... Это, впрочем, Надсон.
- Не стоит и говорить, что как образец потомству эта эпоха нейтральна - она слишком близка. Предок моего сына из столь неглубокого прошлого - это я сам. Какой же я идеал?
- Возможно, у меня есть достоинства (об этом приличнее умолчать),
- Но сомневаюсь, чтобы можно было долго оставаться идеалом для собственного сына...
- У вас есть сыновья, господин Профессор? - сказал сэр Ричард.
- Да нет, детей у меня нет, вы же знаете, - сказал Профессор, - Но ведь можно подумать и о чужих детях, ведь это не криминал?
- Молодежи, насколько я понимаю, эти прогулки в прошлое и обратно, и обратно в прошлое, и обратно обратно, шаг вперед и два назад, и слишком устали, и слишком мы стары, "Салон", "Аполлон", "Золотое Руно", - или вот, изволите видеть, "Серебряный Призрак", а также немое кино просто смешны, а то и противны.
- Ибо мы ищем спасения от скорбей нашего времени в том, которое эти скорби выносило и породило.
- И в упор не видим, что истинная душа XIX века - это бунт. Бунт против традиций, против академизма, против романтизма, против реализма, против своих и чужих властей, против ханжества, против теории незыблемого неподвижного мира, против теории постоянных изменений, которые все доведут до лучшего и мы увидим небо в алмазах -
- Как желал бы я, друзья мои, а также современники, чтобы этого духа вы несколько призаняли, а не только интерьеров с качалками и песочными часами,
- Каковые интерьеры, впрочем, весьма уместны в отеле, вроде той стилизованной таверны, которую выбрал мистер Томпкинс. Вот точнейшее изображение мечты о маленьком городке, спокойной службе, добродушных соседях, толстой экономке, о хлебе и яблоках, не отравленных гербицидами.
- А какой кофе!
- Восторг и упоение!
- Это дикий абиссинский кофе, - сказал сэр Ричард, - лучший в мире.
- Я тоже где-то читал, что он лучший, - сказал Профессор, - а, вспомнил, - у Вавилова. Вы, говорят, встречались с ним - даже именно в Абиссинии?
- Да, - сказал сэр Ричард.
- Вы не слышали, что за странная история у него там была - какая-то дуэль?
- Была, - сказал сэр Ричард, - ничего странного, дуэль как дуэль. С русским эмигрантом князем Кискиным. Кончилось ничем.
- Что значит ничем? - сказал Профессор, - они стрелялись?
- Стрелялись, но никто не был ранен, - сказал сэр Ричард, - подробностей не помню уже.
- Вы что же, сами видели?
- Я был секундантом Вавилова, - сказал сэр Ричард.
Тут они подошли к зданию Музея, но мистера Томпкинса в музейной библиотеке они тоже не застали, потому что его там не было.
Мистер же Томпкинс в это время был приглашен в кабинет директора музея, но встретил его в кабинете не директор, а неизвестный ему довольно еще молодой человек, полный, светловолосый, в прекрасном, дорогом и скромном костюме. Молодой человек встал и поклонился.
- Мистер Томпкинс, - сказал он, - я представитель ИНТЕРПОЛа. Наша организация имеет к вам предложение, которое вас, как журналиста, должно заинтересовать. Может быть, сядем?
Но мистер Томпкинс от изумления не мог пошевелиться.
- Вот мое удостоверение, - сказал молодой человек.
Мистер Томпкинс взглянул в раскрытую книжечку, ничего особенного там не увидел и снова перевел взгляд в лицо молодого человека.
- Давайте сядем, мистер Томпкинс, - сказал молодой человек. Они сели.
- Прежде всего, - сказал молодой человек, - наша встреча и беседа ни к чему вас не обязывают, и я не прошу вас держать их в тайне. Впрочем, вы журналист и знаете, что некоторые темы тяготеют к узкому кругу посвященных. Пожалуйста, мистер Томпкинс, прочтите этот список.
Мистер Томпкинс прочел:
1......................................................
2......................................................
(см. Приложение 1)
- Теперь, пожалуйста, посмотрите фотографии этих драгоценностей, - сказал молодой человек.
Мистер Томпкинс посмотрел.
(см. Приложение 2)
- Ну и что? - сказал мистер Томпкинс.
- Как честный гражданин мира, - сказал представитель ИНТЕРПОЛа, - вы должны сочувствовать борьбе нашей организации со все возрастающей международной преступностью.
- Я сочувствую, - сказал мистер Томпкинс.
- За любую информацию о любом из этих предметов назначена довольно крупная награда.
- Вот как, - сказал мистер Томпкинс.
- И, наконец, вам как журналисту должно быть просто любопытно.
- Мне очень любопытно, - сказал мистер Томпкинс, - почему вы показали это мне? Или вы показываете всем подряд, чтобы эти штуки искало как можно больше людей? И почему тогда не объявлять через газеты?
- О нет, мистер Томпкинс, - сказал молодой человек, - кроме служащих нашего отдела вы единственный, кто видел эти документы. Причем, не требуя от вас сохранения тайны, я все-таки рассчитываю на присущую людям вашей профессии склонность к конспирации. Я не ошибся?
- Нет, - сказал мистер Томпкинс.
- Видите ли, мистер Томпкинс, с этим списком - а он имеет тенденцию увеличиваться - наш отдел зашел в тупик. Все известные методы (уверяю вас, вы даже не представляете, как они тонки и разнообразны) здесь бессильны. Бесполезно увеличивать штаты и ассигнования, нужно принципиально новое решение. Наш новый план основан даже не на последних достижениях науки, а на тех тенденциях научной мысли, которые еще не нашли воплощения.
- Насчет науки вы бы лучше обратились к господину Профессору, - сказал мистер Томпкинс.
- Никто не подходит для предназначенной вам роли лучше, чем вы, мистер Томпкинс, - сказал представитель ИНТЕРПОЛа. - Вы отправляетесь в длительное странствие, маршрут которого нам неизвестен; прекрасно. Этот маршрут пока неизвестен и вам мсамому; еще лучше. Но лучше всего, что ваш маршрут может изменяться по причине разных непредвиденных случайностей. Почему это так хорошо? Потому что мы не знаем также, где находятся драгоценности, и не уверены, что они не перемещаются из одного места в другое самым непредсказуемым образом. Как видите, мы рассчитываем на абсолютную случайность.
- На чудо, - сказал мистер Томпкинс.
- Да, вы очень точно выразились. Приходилось ли вам слышать такое определение: чудо - это гигантская флюктуация?
- Нет, но я вам верю, - сказал мистер Томпкинс.
- Теория вероятностей допускает в принципе такой случай: в сосуде с теплой водой половина воды закипает, а половина обращается в лед. Или, например: лежащий камень взлетает вверх в силу броуновского движения своих молекул. Возьмите вместо воды и камня человека, и вот вам то, что принято называть чудом: некто не сгорает в огне, ходит по воде, взлетает в воздух на глазах у растерявшейся публики.
- Такие случаи описаны, - сказал мистер Томпкинс, - а насчет камня и воды я что-то не слышал.
- Совершенно справедливо, на это есть причины, которые я вам могу объяснить, если вы располагаете еще некоторым временем.
- Объясните, пожалуйста, - сказал мистер Томпкинс, - вы меня заинтриговали. Вы говорите почти так же интересно, как господин Профессор.
- Мистер Томпкинс, знакомы вы хоть несколько с математикой?
- М-м... - сказал мистер Томпкинс, - господин Профессор говорил как-то...
- Помните ли вы формулу Веньковецкого-Навроцкого?
- Смутно, - сказал мистер Томпкинс.
Представитель ИНТЕРПОЛа достал авторучку и положил перед собой лист бумаги.
Развертывание натурального ряда, мистер Томпкинс, можно представить как самопроизвольный процесс, все события которого априори равновероятны; под событием имеется в виду появление любого натурального числа от 1 до N. Исходя из определений, энтропия любого отрезка натурального ряда
от 1 до N
π(N) ~ N/lnN
т.е. количество простых чисел
p = π(N), p меньше или равно N
асимптотически равно элементарной функции
N/lnN
выполняется соотношение
Отсюда N/ π(N) ~ lnN
Поскольку S = lnN
то S ~ N/ π(N)
или 1/S ~ π(N)/N
Т.е. мы получили обратную энтропии меру структурности, которая определяется как относительное количество простых чисел в пределах отрезка.
Здесь развертывание натурального ряда чисел представляет идеальную модель эволюционного процесса в замкнутой системе. Реальные процессы спонтанной эволюции обычно имеют три основных характеристики: некоторую периодичность, направленность и флюктуации. При развертывании натурального ряда чисел периодичность, в частности, выражается в смене простых чисел составными. Направленность выражается в том, что в общем случае при возрастании N простые числа встречаются все реже. Тем не менее как угодно далеко от начала натурального ряда можно встретить "сгустки" - два, три простых числа, или больше, расположенных близко одно от другого. Флюктуациями и объясняется асимптотический характер полученных равенств. При этом чем больше величина флуктуации (размеры и плотность "сгустка"), тем реже она встречается.
- Какими интересными вещами занимается ИНТЕРПОЛ, - сказал мистер Томпкинс.
- О, ИНТЕРПОЛ занимается и гораздо более интересными вещами, - сказал молодой человек. - На основании огромного статистического материала, которым мы располагаем, нами выведен интуитивный закон:
Вероятность желаемого события в мире живого (назовем ее биологической вероятностью) больше математической вероятности.
Вероятность желаемого события в человеческом обществе (назовем ее социальной вероятностью) больше математической и больше биологической вероятности.
Этим, как полагают в нашем отделе, отчасти объясняется возрастание скорости эволюции при переходе на следующий уровень организации. Мы предполагаем, что в мире творческой деятельности, научной, скажем, или художественной, чтобы не брать выше, вероятность должна превышать математическую на один-два порядка. Но об этом у нас мало данных, и мы с вами обойдемся пока вероятностью социальной.
- Я что-то не совсем понимаю, - сказал мистер Томпкинс, - сначала с логарифмами было так просто...
- Это еще проще, я вам объясню на примерах. Начнем с биологической вероятности. Грубо говоря, вероятность попадания зерна на клочок плодородной площади s посреди каменной равнины площади S больше вероятности попадания дробинки того же размера на заштрихованный участок равной площади.
- Вы проверяли? - спросил мистер Томпкинс.
- Нет, это нельзя проверить. Как только мы начнем экспериментировать, мы попадаем в сферу действия математических законов. Но нас убеждают косвенные доказательства. Известно, скажем, что процесс видообразования носит взрывной, вулканический характер. Внутри старого таксона вдруг резко возрастает число мутаций - попросту появляется на свет огромное количество монстров, уродов. Видимо, это происходит в условиях, близких к катастрофическим. Подавляющее число мутаций летальны или бесполезны. Особи - носители благоприятных мутаций исчисляются единицами. Между тем в потомстве должно закрепиться не одно, а несколько полезных изменений. Какова вероятность получения потомства от двух особей с различными полезными мутациями? Какова вероятность, что этот счастливый потомок встретит такого же счастливца? Не забывайте, все это происходит в жестком цейтноте. Математически, я думаю, такая вероятность исчезающе мала. Однако образование новых видов - вовсе не исключительное или редкое явление. Иначе мы бы с вами здесь не разговаривали. Что же происходит в человеческой истории - сами знаете. Конечно, развитием человеческого общества управляют объективные законы. Но фактическое, конкретное их воплощение выглядит, как цепь невероятных случайностей. Недаром историю долгое время только так и рассматривали. Теперь тоже никто не отрицает роль выдающейся личности в историческом процессе, а личность - это жизнь с хаосом встреч, совпадений, случайных влияний и капризов. Вот я и говорю: какова вероятность, что в мире с миллиардами людей и неисчислимым количеством предметов один определенный человек увидит некий определенный предмет? Да попросту никакой. А вдруг...
- А вам не кажется, - сказал мистер Томпкинс, - что вы сейчас ставите эксперимент и вторгаетесь в сферу математических законов? Может ли произойти флюктуация, если ее ожидают?
- А кто ее знает, - сказал представитель ИНТЕРПОЛа.
- Вы меня убедили, - сказал мистер Томпкинс, - один последний вопрос. Почему все-таки я? Почему не Профессор или сэр Ричард? Они гораздо опытнее меня, серьезнее, ответственнее и... и вообще.
- Именно поэтому, мистер Томпкинс. Вы - журналист и потому по самой своей сути - дилетант. Вы можете заинтересоваться нашим разговором, можете между прочим, из любопытства, заняться этим вопросом, можете забыть о нем - скорее всего, ведь вам будет не до того. Профессор и сэр Ричард - люди дела. Для них принять подобное предложение значит взять на себя обязательство выполнить его. На это они никогда не пойдут - у них свои цели. Они не стали бы даже читать список. Вас же это, повторяю, ни к чему не обязывает.
- Хорошо, - сказал мистер Томпкинс, - а что я должен делать, если все-таки...
- Позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону. Нет - не записывайте. Постарайтесь запомнить телефон наизусть.
Мистер Томпкинс вышел из кабинета слегка пошатываясь. Он не совсем понимал, где он находится. А находился он в зале искусства Северо-Восточной Азии. Он нашел себя наконец перед стеклянной витриной, в которой был один предмет - прекрасный малайский крис в виде языка пламени с фигурной рукояткой из темного дерева, и понял, что уже третий раз читает машинописный текст, что это экспонат - легендарный Нож Убийцы, принадлежавший принцу Санг Боме, который в приступе амока этим ножом убил семерых министров и белого слона - или семерых слонов и белого министра. Тут он уголком левого глаза почувствовал какое-то движение в соседнем зале, посмотрел и увидел Профессора и сэра Ричарда, которые шли к нему. Он радостно шагнул к ним навстречу, и в тот же миг стекло витрины разлетелось и несколько осколков слегка задели его. Он подпрыгнул от неожиданности, обернулся и увидел разбитую витрину и длинную стрелу, торчащую в черном бархате рядом с экспонатом. Если бы он не шагнул навстречу друзьям, эта стрела сейчас торчала бы у него в затылке.
Профессор и сэр Ричард уже были рядом. Только что совершенно пустой зал наполнился людьми. Прибежал директор, смотрители и научные сотрудники. Все они очень волновались, но происшествие объяснилось просто. Напротив витрины стоял манекен воина в перьях и татуировке. В руках у него был натянутый лук с наложенной стрелой. Лук был настоящий, тетива тугая, и вот пальцы муляжного человека не выдержали, обломились, и стрела, сорвавшись с тетивы, пробила витрину и вошла в стену на треть своей длины - ведь расстояние было шагов десять, не больше. Все благодарили счастливый случай, спасший жизнь мистеру Томпкинсу, а он сам, Профессор и сэр Ричард вышли в соседний зал, пока здесь все это обсудят и приберут. Вскоре туда же явился директор, чтобы поговорить с Профессором. Мистер Томпкинс чувствовал, что у него все еще сильно бьется сердце, а сэр Ричард стоял у окна. Его, видимо, что-то заинтересовало на улице, потому что он открыл окно и выглянул наружу.
- Что там, сэр Ричард? - сказал Профессор.
- Ничего особенного, - сказал сэр Ричард, - опять Серебряный Призрак.
- Какой призрак? - сказал мистер Томпкинс.
- Старый автомобиль. Он уже ушел, - сказал сэр Ричард и закрыл окно.
И тут в соседнем зале, где все еще толпились сотрудники, раздался крик, а потом крики нескольких голосов. Директор опять побежал туда. Профессор, мистер Томпкинс и сэр Ричард тоже заглянули из любопытства.
Случилось нечто необъяснимое. Из помещения, полного людей, из разбитой витрины исчез Нож Убийцы.
Вечером этого дня Профессор, мистер Томпкинс и сэр Ричард ужинали в ресторане, и мистер Томпкинс пересказывал свой разговор с представителем ИНТЕРПОЛа. Профессор был в восторге. Мистер Томпкинс достал ручку и попытался написать на салфетке формулы, но не вспомнил. Но Профессор и так все понял.
- У этого молодого человека неплохая голова, - сказал Профессор. - Я охотно взял бы его к себе аспирантом. Ну а вы, мистер Томпкинс? Убедил он вас в истинности своей теории?
- Видите ли, - сказал мистер Томпкинс, - сначала я был слегка ошеломлен. Но потом, когда мы с вами ушли из музея, я стал думать, и мне кажется, это довольно правдоподобно. Ведь скажем, все замечали, что монета, если ее бросать, падает то так, то так, а кошка - только на одну сторону.
- Браво, мистер Томпкинс! - вскричал Профессор, хлопнул в ладоши и расхохотался. Мистер Томпкинс вздрогнул и - такая жалость - локтем столкнул на пол тарелочку с фирменным бутербродом, который официант только что поставил рядом с ним на край стола, потому что на столе было тесно. А бутерброд был чудесный, с севрюгой, крабами, черной икрой, и было там еще много всего - сбитое масло, зелень, желе, оливки, всякая всячина - мистер Томпкинс даже не успел разглядеть.
- Ну вот, конечно, - сказал мистер Томпкинс, - маслом вниз. Хотя было не только масло...
- Тривиально, - сказал Профессор, - это один из основных законов теории вероятностей, его знает каждый школьник. Но вот если вы ответите на последний вопрос - ставлю вам отлично.
Мистер Томпкинс печально глядел на официанта, подбиравшего с пола бутерброд и остатки тарелочки.
- Какое положительное значение для эволюции - лично вашей, мистер Томпкинс - имеет тот факт, - сказал Профессор, вытянув палец, - что бутерброд упал маслом вниз?
- Н-ну, - сказал мистер Томпкинс. Он уже немного устал. - Может, он отравленный...
Склоненная спина официанта слегка вздрогнула. Никто этого не заметил. Лицо профессора озарилось блаженством. Он сложил руки на животе.
- Вашу зачетку, мистер Томпкинс, - сказал Профессор.
Мистер Томпкинс робко улыбнулся.
- Как вам все это нравится, сэр Ричард? - сказал Профессор. - Можем мы узнать ваше мнение о теории вероятностей?
Сэр Ричард, откинувшись на спинку кресла, сквозь дым своей трубки провожал взглядом уходящего официанта. Он повернулся и произнес хайку:
|
Жизнь полна чудес Одно невероятно - Что мы все живем. |
Комната была полна тусклым нежным золотом городского заката. Карта лежала на столике у самого окна, но и здесь становилось уже темно, чтобы работать с картой. Впрочем, она была не нужна. Сэр Ричард помнил маршрут наизусть и знал до тонкостей все, что можно было узнать - до определенного пункта. Поэтому он просто сидел у темнеющего окна и обдумывал некоторые частности пути и снаряжения. Но и в этом, собственно, не было необходимости, потому что все было совершенно ясно до определенного пункта, а там уже было все совершенно неясно и вообще черт знает что. Поэтому он просто смотрел, как сгущаются сумерки, и слушал, как гремит недальний порт, плещет вода и скрипят лодки внизу, как танцуют в доме напротив.
Го-о-о-уммм! О-о-о-о-у-ум! У-у-м! Паум!
Барг! Брезг! Дзо!
Плюки оки, пель, пель, пель...
Хурм! хурм!
Гали гуга грам рам рам
Мури гури рикоко!
ХАХИОХИ! ХИХИРО! ЭХИ, АХИ, ХИ!
Мури гури рикоко.
Угуум мхээ! Мхээ!
бгав! гхав ха! ха! ха!
Мгуум мап! мап! Мап! Мап!
и вдруг донеслось совершенно отчетливо:
... с ними Охотник...
Пруг, буктр, ркирчь!
П р а к т в, б а к в, ж а м!
... сразу узнаешь: хромает на левую ногу...
Ünge Mädchen...
Lebens Raum...
Grün des Lebens...
Л и э э э й...
Goldner Baum...
у у у - у - у - у - у - у - у - ммм...
...а тех - живыми...
Augustin,
Augustin,
Aller ist hin... hin... hin...
Б з у п, б з о й, ч е р п ч ь ж и р х!
Р а п р г р а п р а п р!
Л я я у л я н о л ь з и...
... твоим. Вот ящик и вот
Б З Л О М !
Д З У Г З А Г !
виски, тряпки, бусы...
В последних окнах погас свет, стихло, и где-то пробили часы,
Die Uhr schlagt keinem Glücklichen
... какое оружие, ты что с ума...
Б ы - ы - ы - ы - у - ум... Б о м ! ЖРАБР, ТАВРТ, ТИВТ !
... только ваше, стрелы, можно отра...
Марш... Чарш... Зарш...
Шурш - шурм - шурш - шлеп...
Ц о г ! б е г ! г и п ! З у и п !
... а вот и нож убийцы...
Ме - зе - ре - ре
.. и с концами...
глюк - глюк - глюк
... это вот тебе пока...
В о у м... Б о у м... Бы - ы - ы - ум... Б о м !
... повезет - добавит...
П р о у м... П р и у м...
Марж бзор мерчь
... если же мадам...
ГИ - ГО - ГА - ГЭ ! ГРО - РО - РО !
З з з ы з ....... ж ж а !
Р - р - р - р - раум!
... аолина...
З о о о о - о - о - о - о - у - у - у - у м м м м м м ...
...Пора. Отваливай.
- Темно еще.
- Это здесь темно. Колокол
И ударил колокол
Fulmina frango
Mortus plango
Убешщур
Скум...
Плянчь... глюмч... пенчь...
С о у м !
М о у м !
Б о у м !
Б о м !
Б и м !
Б а м !
Откуда альба прозвучала
Под сводом тихого канала
Уходит ночи темнота
А в ней златая тайна та
Закат дарящий это злато
Храните золото заката
Храните вечно тайну эту:
Звезда - предвестница рассвета
Она была белым-бела.
И день настал. И ночь ушла.
Наутро Профессор, мистер Томпкинс и сэр Ричард сошлись за завтраком не рано и завтракали не спеша, но все равно до парохода у них еще оставалось много времени. Поэтому трое путешественников, покинув "Летучую мышь", не направились прямо в порт, а зашли сначала в соседний великолепный магазин Колониальных Товаров, чтобы запасти в дорогу чай, кофе и табак получше.
Магазин этот, так же как и построенные одновременно во многих столицах Европы супергастрономы, был подобен некоему фантастическому храму. Он изображал одновременно пещеры Аджанты, храм Неба в Пекине и чайный домик в Иосиваре. Не было недостатка, разумеется, и в цветах и птицах на стенах, вазах в два человеческих роста, шелковых фонарях и позолоченных драконах. Густой аромат фруктов и табака плыл, как мистический фимиам. Продавцы священнодействовали. Однако самое главное очарование этого магазина состояло в том, что покупатель попадал в него сквозь зеркальный тамбур и вертящиеся двери с огромными стеклами, где он оказывался как бы внутри калейдоскопа; ошеломленный пронзительным сверканьем стекла и многократным своим отражением, он как бы разлетался на осколки и потом, войдя в полусвет огромного зала, не мог сразу собраться в целое. Конечно, после этого он меньше удивлялся чудесам. Наоборот, чудесным казалось самое обычное.
Профессор, мистер Томпкинс и сэр Ричард, вторично испытав превращение в калейдоскопе, очутились в самой обычной маленькой улице в самый обычный городской полдень. Они не прошли и двух шагов, как перед ними возник старинный автомобиль очень здесь, по-видимому, модной марки - "Серебряный Призрак". Автомобиль остановился у входа в магазин. Из автомобиля выскочил шофер в форме. Придерживая дверцу, он выслушивал оставшегося в машине пассажира. Пассажир был совершенно не виден. Наконец шофер поклонился, захлопнул дверцу и направился в магазин.
- Господин профессор, - сказал сэр Ричард, - мы, кажется, забыли что-то купить.
- Нет, мы все купили, - сказал мистер Томпкинс, - вот у меня список, видите...
Профессор быстро взглянул на сэра Ричарда.
- Да, мы забыли, - сказал он, - в самом деле я забыл... - и он стремительно повернулся и бросился бегом обратно в магазин.
- Что вы забыли? - крикнул мистер Томпкинс ему вслед.
- Грейпфрут, - ответил Профессор, исчезая в калейдоскопе.
- Зачем вам грейпфрут, господин Профессор? - воскликнул мистер Томпкинс, следуя за ним.
Когда сэр Ричард неторопливо вошел в зал, Профессор, облокотившись о прилавок, выбирал самый большой грейпфрут из дюжины этих огромных плодов, отражавшихся в стекле, словно бледные романтические луны.
- Так зачем вам грейпфрут, господин Профессор? - повторил мистер Томпкинс, слегка запыхавшись.
В это время к соседнему прилавку подходил шофер. Приказчик ждал, наклонившись вперед и улыбаясь - видимо, шофер был ему знаком.
|
- Ну, это долгая история, - сказал Профессор, подбрасывая
выбранный грейпфрут. - Давным-давно, когда Земля была еще плоской жил
человек по имени Христофоро Коломбо. Он всегда старался доказать, что
все вещи на самом деле совсем не то, что они есть. И первое, что он
старался доказать - это, что его зовут не Христофоро Коломбо. "Меня
зовут Кристобаль Колон", - сказал он, - и я докажу это!" Но на самом
деле он лишь доказал, что его зовут Христофор Колумб, и это больше всех
удивило его самого. Затем он старался доказать, что Земля имеет форму
яйца, но на самом деле лишь доказал, что она круглая. Это было близко к
истине, так что он бросил этим заниматься и попытался доказать, что вы
можете попасть туда, куда вам надо, если пойдете в неверном направлении.
Но он лишь доказал, что если пойдешь в неверном направлении, то можно
попасть совсем в другое место. Это вышло даже лучше, потому что там до
него никто еще не был, и он стал героем. Так что я собираюсь доказать,
что грейпфруты - это венички для сметания пыли. Вряд ли мне это удастся,
но кто его знает, какие интересные штуки я узнаю при этом? |
- Почем опиум для народа? - спросил шофер тоном привычной шутки. - Не держим, этого колониального товара не держим, - ответил продавец, широко улыбаясь, - все остальное - спрашивайте, приказывайте... - Заказ будет большой, - сказал шофер, - вот, слушайте: перепелов 16 штук 12 профитролей сарсапариллы 7 гран 9 анчоусов 8 стаканов малины 11 ландрин 4 фунта джейрана манго 2 штуки 13 ложек киселя 14 плодов эстрагона 6 смокв пупочков фазаньих 3 17 кракатуков 10 грамм пиретрума 1 бутылка атагуальпа 18 сардин спаржи 19 стеблей фисташков 15 дюжин 5 тушек камбалы - Извините, - сказал продавец, - вы не могли бы повторить? Этот господин так интересно рассказывает, что я невольно... И пока шофер повторял свой заказ, он быстро и ловко собрал перед ним груду деликатесов. Подарочную коробку, - сказал шофер, - самую красивую. Продавец ушел и вернулся с огромной коробкой в виде старинного ларца из тисненой кожи. - Последняя, - сказал он, - было заказано всего десять, но их так редко. Эта пролежала полгода. Подойдет? Шофер кивнул. Продавец принялся старательно размещать в коробке |
Пароход по имени "Токапароре" был невелик, но складный, с хорошими обводами, видимо быстроходный и крепкий, и внутри достаточно комфортабельный. Пассажиров было мало, толпы провожающих тоже не было. Уже провыла сирена, уже собирались снимать трап, когда на пристани появился бегущий негр-рассыльный с огромной коробкой в руках. Он взбежал по трапу, разыскал на палубе третьего помощника и вручил ему коробку, что-то быстро объясняя при этом. Третий помощник взял коробку, кивнул и унес ее. Негр сбежал по трапу на берег.
И Профессор, и мистер Томпкинс, и сэр Ричард могли бы поклясться, что это либо та самая коробка, которую они видели в магазине, либо ее родная сестра. Коробка была перевязана изящной тесьмой, под тесьму была засунута записка - очевидно с адресом.
- Смотрите, - сказал вдруг Профессор, когда пароход уже отчалил и разворачивался, - опять "Серебряный Призрак"! Сколько же их в Гамбурге?
В самом деле, еще один элегантный старинный экипаж, воистину призрак прошлого, возвращенный к деятельной жизни некромантией последней моды, выезжал в это время из гавани, лавируя между кранами и стенами тюков.
- Может быть, их здесь в самом деле несколько, - сказал сэр Ричард, - но мы-то все время видели только один - номер С.С.77-7.
На следующую страницу» «В оглавление